Стивен Сейлор - Империя. Роман об имперском Риме
– Тогда как Тиберий – всего лишь пасынок Августа? Ты на это намекаешь? Сомневаешься в законности императорских притязаний на власть? Хочешь сказать, что у тебя на нее больше прав?
– Нет!
– Не для того ли ты держишь у себя копию императорского гороскопа? С целью выяснить, когда он окажется наиболее уязвим, чтобы подготовить его свержение и занять трон?
– Конечно же нет! Я ведь уже сказал… – Луция затрясло, и он не сумел совладать с собой. – Я неизменно хранил верность императору. Не сказал ни слова против него. Никогда! Почему ты вообще явился сегодня? С чего решил, будто найдешь нечто незаконное?
– Ты был первым в списке, – сказал Сеян.
– В каком списке?
– Тех, за кем нужно присмотреть.
– Но почему? С какой стати?
– Полагаю, в силу слишком большой осведомленности. Обычная причина. А мы, несомненно, нашли у тебя в доме средства к получению сведений, которые можно использовать против императора.
– Но это безумие. Сказано же тебе: я не астролог. Я уважаемый член коллегии авгуров, государственный служащий Рима. Я служу Тиберию столь же верно, как служил Августу…
Луций осекся. Внезапно он понял. Он сам ответил на свой вопрос. Почему пришли за ним? Потому что он авгур; он служил Августу; он разъяснил знамение молний. Казалось, сыгранная в том единичном событии роль даровала Луцию счастливую участь: подтверждение его навыков как авгура, сближение с Клавдием, наследство, полученное от императора и изменившее его жизнь. Но теперь участие в том самом событии привело к катастрофе. Почему Август умер в назначенный день – волею Фатума или благодаря людскому вмешательству? Ливия и Тиберий не могли не знать о предсказании: им было ведомо все, что творилось в императорском доме. Луций давно заподозрил, что один из них, если не оба, причастны к кончине Августа. Он никому не говорил о своих сомнениях, даже Клавдию. Но Тиберий был не дурак. Император изо всех сил старался исключить малейшую угрозу собственному правлению – со стороны соперника Германика, со стороны всех астрологов Италии и тех несчастных, что числились в упомянутом Сеяном списке, а Луций находился среди людей, которые могли знать слишком много.
Сеян прав: Луцию повезет, если удастся бежать, сохранив и состояние, и жизнь.
Он уставился на документ, который сжимал префект. Надо было давным-давно спалить уличающий гороскоп Тиберия! Было глупо продолжать хранить его. Но если бы и сжег – какая разница? Не найди Сеян астрологических документов, отыскался бы другой способ обвинить Луция.
– Похоже, у тебя наконец кончились слова, – заметил Сеян. – Имеешь что-нибудь добавить? Нет? – Он возвысил голос: – Луций Пинарий, ты виновен в занятиях астрологией без дозволения императора. У тебя десять дней на улаживание дел в Риме. Затем ты сядешь на корабль и под страхом смерти покинешь Италию. Если угодно, можешь взять с собой жену и детей.
– А мать? – Луций огляделся. Где его мать? Наверное, в постели; после смерти отца Луция ей нездоровилось.
– И мать, – любезно позволил Сеян. – Есть ли у тебя пожелания насчет места ссылки?
От потрясения Луций отупел. Близнецы всхлипывали.
– У деда остались друзья в Египте. У меня есть кое-какие вложения в Александрии, – произнес он вяло.
– Египет подходит, – кивнул Сеян. – Там владения императора, а не провинция под юрисдикцией сената. Моим агентам будет легче присматривать за тобой. – Префект туго скатал гороскоп и вернул свиток преторианцу, который его и принес. – Немедленно сжечь. Все остальные документы собрать и взять с собой. Останови обыск. Здесь мы закончили.
Солдаты испарились в мгновение ока. Если не считать плача близнецов, то в доме воцарилась тишина. Рабы постепенно начали выползать из укрытий. Женщины окружили Ацилию, пытаясь утешить ее и детей. Мужчины направились к хозяину, но он отослал их взмахом руки.
Луций поднялся в кабинет. Оттуда вынесли все свитки до последнего клочка пергамента – не только те несколько штук, что относились к астрологии, но и все деловые документы. Как уладить дела без финансовых записей? Изъяли даже скромную коллекцию пьес и поэзии. Он поймал себя на том, что таращится на череду пустых ячеек, где хранились многочисленные списки с подарка Клавдия – истории Тита Ливия, которую Луций так и не прочел. И где теперь ее возьмешь? Конечно, в Египте могут найтись копии трудов Ливия. Александрия славится книгами, в Александрии родина Великой библиотеки…
Луций встряхнул головой, не веря в случившееся. Считаные минуты назад рухнула вся его жизнь, а он уже начал смиряться с Фатумом.
Как во сне, он прошелся по дому. Оказался в спальне, где он впервые познал Ацилию; где были зачаты Кезон и Тит; где супруга их рожала. Даже эти покои разорили. Сундуки и шкафчики были распахнуты, одежда разбросана по полу. Ложе перевернули. Подушки, в которые он зарывался от наслаждения при соитии, куда плакал от счастья при рождении сыновей и выдыхал свои сны, вспороли, словно Сеян искал в них ужасные секреты хозяев.
На полу валялась серебряная шкатулка со взломанной крышкой. Среди мелких украшений виднелся золотой фасинум.
Луций опустился на колени, взял подвес, сжал в кулаке. И зашептал молитву древнему божеству, которое с незапамятных времен хранило его семейство:
– Фасцин, бог моих предков, сохрани меня. Сохрани моих сыновей. Верни нас однажды в Рим.
* * *Через десять безумных, мучительных, бессонных суток Луций был готов покинуть город.
Верный своему слову, Сеян не конфисковал собственность, но настоял на продаже любимого дома. Из-за срочности Луций понес значительные убытки. После скрупулезного изучения ему вернули финансовые записи, а также копию истории Тита Ливия вкупе с рядом других ценных свитков. Все документы туго свернули и тщательно упаковали в кожаные книжные футляры – капсы.
С родными и несколькими рабами, которых семейство брало с собой, Луций стоял на причале, ожидая посадки на лодку, что доставит их по Тибру в Остию, где он заказал места на торговом судне в Александрию. Запах реки напомнил ему о таверне, куда Эфранор доставил известие о кончине Августа. Где же она? Неподалеку, подумал он. Повернувшись и глянув за штабель ящиков с семейным скарбом, он различил вход в таверну. Сколько же времени миновало!
Едва он посмотрел в ту сторону, как дверь отворилась и вышел какой-то человек. Отчаянно шатаясь, он двинулся к причалу и в итоге чуть не налетел на ящики. Это был Клавдий.
Приблизившись, кузен отвел взгляд, но Луций шагнул к нему и раскинул руки. Друзья обнялись.
– Прости меня, Луций. Зачем я д-д-дал тебе те гороскопы!
– Нет, Клавдий, твоей вины тут нет.
– Но ведь именно я настоял, чтобы ты пошел со м-мною той ночью, когда в статую двоюродного деда ударила молния…
– Перестань, Клавдий, не кори себя. Не виноваты ни ты, ни Сеян, ни Тиберий. Если Фатум существует и от него нельзя уклониться, то подобный исход неизбежен, и следующий этап моего жизненного странствия уже предрешен, как и следующий, и за ним, и дальше, пока не пробьет смертный час.
– А если Фатума нет? Если космосом правят случай и свободная воля?
– Значит, я сам не заслужил расположения богини Фортуны. Избрал неправильные пути.
– Каким же т-ты стал философом!
– Иногда только философия и несет утешение, – горько ответил Луций. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и покачал головой. – Нет, я не прав. У меня есть Ацилия. Есть близнецы. Матушка. – Он посмотрел на Камиллу, которая держала одного из малышей – кажется, Кезона, хотя поди пойми, – и ворковала над ним, цокая языком.
Мать очень постарела. С тех пор как умер отец, она пребывала в упадочном настроении и ослабела здоровьем; горе нанесло ей сильнейший удар. Не в ее годы плавать по морю в октябре, но она настояла, чтобы не разлучаться с внуками.
Ацилия держала второго близнеца. Какой у нее несчастный вид! На протяжении всех последних мучительных десяти дней она ни словом не упрекнула мужа. Ее отец и брат не были столь любезны. В утро после визита Сеяна они прибыли на пару: сначала просто встревоженные слухами, вскоре они рассвирепели и осыпали Луция градом упреков. Ацилий наговорил обидных слов, которые назад уже не возьмешь, – о никчемности патрицианской крови Луция и позоре, который он навлек на Ацилиев. Тесть требовал, чтобы дочь и внуки остались с ним в Риме, и Луций заколебался, пытаясь представить исход в Александрию без родных. Отца утихомирила Ацилия, которая заявила, что не бросит мужа и не разлучит его с детьми. Ацилий ушел в бешенстве, и больше они не виделись. Он даже не явился их проводить.
Как и никто другой. Все опасались публично прощаться с высылаемым врагом императорского дома – все, кроме Клавдия.
Близнец на руках у Камиллы расплакался. Да, точно Кезон, как и подумал Луций: он лучше различал детей по плачу, нежели по лицам, и впрямь одинаковым.
