Сара Груэн - У кромки воды

Мне снилось, что в «Мэллори» попали, но теперь я поняла: это был не сон. Каюту неистово качало, словно сухогруз крутился, вращался, штопором уходя под воду.

– Эллис! – закричала я. – Эллис?

Я ощупала одеяло с обеих сторон, но Эллиса не было, а значит, он лежал где-то на полу, раненый, его выбросило от удара. Мне нужно было скорее его найти, потому что каюта так страшно накренилась, что я не знала, сколько еще смогу отыскать дверь.

Я похлопала по койке и по ее краям, пытаясь определить, в какую сторону лежу головой, и надеясь, что Хэнк тоже старается к нам пробраться, потому что вытащить Эллиса в одиночку я едва ли могла.

Наткнувшись руками на деревянную спинку кровати, я на мгновение растерялась. Потом, обнаружив прикроватный столик, покрытый кружевной салфеткой, облегченно откинулась на постель.

Я была не на «Мэллори». Я была в кровати, в номере гостиницы в Драмнадрохет, и двигалось все только у меня в голове.

Я потянулась и на ощупь добралась до прикроватного столика, ища свечу, потом вспомнила, что Эллис ее забрал накануне. Тогда я встала на ноги, подумав, что надо просто найти комод – тогда я сумею отыскать дверь. Я сделала всего пару шагов, и тут нога моя за что-то зацепилась, подвернулась, и я упала на четвереньки.

Дверь открылась, и в проеме возник женский силуэт, окруженный светом.

– Миссис Пеннипэкер? У вас все хорошо? – спросила женщина.

Я захлопала глазами, гадая, почему она назвала меня по фамилии матери.

– Господи!

Она бросилась мне помогать:

– Что случилось? Вы целы?

– Да, спасибо, – сказала я. – Похоже, я споткнулась о башмак, надо же.

Теперь, когда свет был уже не позади нее, я увидела, что она примерно моих лет, крепкая, улыбчивая, с густыми темно-рыжими волосами, перехваченными лентой. Лицо ее было окроплено веснушками и схвачено загаром.

– Позвать вашего мужа? – спросила она, глядя на меня с беспокойством.

– Нет, спасибо, – ответила я. – Мне просто нужно прийти в себя, я сейчас. Я проснулась и не сразу поняла, где я, а потом…

Я махнула рукой, указывая на ковер, усеянный вещами, которые я выбросила из чемодана, пока искала ночную рубашку и зубную щетку.

– Я вчера слишком торопилась лечь, а утром ничего кругом не могла разобрать.

– Это шторы для затемнения, – решительно кивнув, сказала она и прошла мимо меня к окну. – Такие темные, что ничего не видать, но в этом, я так понимаю, весь смысл.

Она просунула пальцы под внутренний край оконного проема и вытащила крепкую прямоугольную раму, затянутую черной тканью. В комнату хлынул свет.

– Так-то лучше, правда? – спросила она, ставя раму на пол.

На оконные стекла крест-накрест были наклеены бумажные полосы. На секунду растерявшись, я поняла, что они нужны на случай взрывной волны.

– Да, спасибо, – ответила я, пытаясь подавить тревогу. – Это деревянная рама? Я всегда думала, что шторы для затемнения – это просто шторы.

– Да. Мы и обычные шторы вешаем, но тогда приходится кругом булавками закалывать, чтобы свет не проходил. С таким приспособлением пальцы целее. Энгус их сделал, когда нас в последний раз оштрафовали – на двенадцать шиллингов, потому что старина Донни имел наглость на секундочку отодвинуть штору, чтобы поглядеть, не кончился ли дождь. А комендант у нас из пресвитерианцев, да не из наших мест, так что не спустит, куда там. Двенадцать шиллингов! Больше, чем лавочник в день зарабатывает! – с негодованием произнесла она, взглянув мне в глаза, чтобы убедиться, что я понимаю.

Я сочувственно кивнула.

– А с этими, – продолжала она, – хоть само солнце за ними поставь, ни лучик наружу не просочится. Энгус ткань натянул, а потом покрасил все черной эпоксидкой.

Она постучала по поверхности.

– Как барабан, глядите.

– Энгус – это у которого борода?

– Да.

– Он здешний рабочий?

Она расхохоталась:

– Не сказала бы. Он тут главный!

Э.У. Росс.

Это все объясняло, но мне это даже в голову не пришло, я сделала предположение, исходя исключительно из внешности. Потом я поймала свое отражение в зеркале и подумала, какая нелепость – мои суждения. Вид у меня был, словно меня тащили через изгородь спиной вперед.

Потолок опять начал вращаться, и я опустилась на край кровати.

– Вы бледная, как печеная картошка, – заметила девушка, подойдя поближе. – Принести вам чаю?

– Нет, все хорошо. У меня все еще немножко кружится голова после корабля, как ни странно, – ответила я.

– Да, – отозвалась она, кивнув с серьезным видом. – Я о таком слышала. Что с людьми вот так бывает.

Я вздрогнула от страха, хотя и сложила губы в улыбку.

– Не волнуйтесь, – сказала я. – Мы с мужем все время ходим под парусом. Я, наверное, просто слегка простудилась – знаете, уши застудила. Пройдет. Кстати, о муже, он уже встал?

– Он уже полчаса как спустился.

– Вы не могли бы ему передать, что я буду внизу через пару минут? Мне нужно немножко привести себя в порядок.

Она взглянула на мой багаж.

– Ну, со всем этим будет нетрудно. Вы бы и магазин свой могли открыть, если бы пожелали. Если вдруг передумаете и захотите выпить чаю наверху, просто покричите меня.

– Простите, как вы сказали, вас зовут? – спросила я, прекрасно зная, что она мне этого не говорила.

– Анна. Анна Маккензи.

Анна ушла, а я продолжала сидеть на кровати, глядя в зеркало с расстояния пяти-шести футов. Лицо, смотревшее на меня, было измученным, почти неузнаваемым. А еще оно дергалось взад-вперед. Я посмотрела на дверную ручку, на стык обоев, на башмак на полу. Все, на чем я пыталась сфокусироваться, вело себя так же.

Я знала за собой склонность позволять мыслям полностью меня поглощать и знала, что мне нужно выбросить сказанное Анной из головы. Я вернулась на твердую землю меньше суток назад, и этого явно было мало, чтобы начать паниковать. В море так штормило, а мне было так плохо, что, разумеется, нужно было время, чтобы головокружение прекратилось. Я подумала, что дома, скорее всего, повидалась бы со специалистом, чтобы успокоить ум.

Скажи я Эллису, что происходит, он бы предложил мне принять таблетку, и пусть они, наверное, и были придуманы для подобных случаев, я упрямо отказывалась класть на язык хоть одну – с тех самых пор, как мне их выписали.

Из-за моей матери все вечно выискивали трещины в моем фасаде, ожидая – а то и надеясь, – что я стану такой, как она. Шокирующее заявление моей свекрови в Новый год оказалось первым, сделанным настолько открыто, по крайней мере, мне в лицо, но я знала, что все обо мне думали, и отказывалась подтверждать их правоту. Самое нелепое заключалось в том, что я одна знала, что не принимаю таблетки, так что я никому ничего на самом деле не доказывала, кроме себя самой. Эллис находил их успокаивающими, так что рецепт мне выписывали с частотой, удовлетворявшей Эдит Стоун Хайд, бесстыдно рывшуюся в моих вещах, когда меня не было дома.

Время шло, Хэнк и Эллис ждали меня внизу, так что я сосредоточилась на том, что нужно было сделать прямо сейчас.

Эллис очень много значения придавал тому, как я выгляжу, и часто поддразнивал, говоря, что моя единственная работа – быть самой хорошенькой девушкой в комнате. Мне всегда казалось, что я наловчилась сама причесываться и краситься, но Эллис явно считал иначе и сразу после нашей свадьбы поручил меня заботам профессионалов.

Я порылась в чемоданах и сундуках, вынула свои «лосьоны и флаконы», как их называл Эллис, и расставила их на комоде. Дома Эллису нравилось открывать баночки, нюхать содержимое и спрашивать, что сколько стоит и что для чего (чем дороже, тем лучше).

Как-то раз я вошла в комнату и обнаружила его за своим туалетным столиком, наполовину накрашенного. Он дал мне закончить работу, а потом, шутки ради, мы обрядили его в мой восточный халат, обернули голову шарфом цвета павлиньего пера и набросили на плечи боа из перьев.

Эмили была глубоко изумлена, когда принесла птифуры, и я представила ей тетушку Эсме. Она, вытаращив глаза, слушала мой рассказ о том, что тетушка Эсме – родственница, с которой мы давно не общались, самую малость чудаковатая. Когда Эмили ушла, мы выли от смеха, гадая, как бы нам вовлечь в эту затею Хэнка. Пили виски из чайных чашек, и тетушка Эсме предсказывала мне будущее, в том числе дальнюю дорогу и богатство. Я спросила, нет ли у меня в будущем какого-нибудь интересного высокого брюнета, и она известила, что судьба моя связана с высоким интересным блондином – и он уже прямо у меня под носом.

Я склонилась к зеркалу, чтобы рассмотреть себя поближе, поворачиваясь то одним боком, то другим. Путешествие сказалось на цвете моего лица, а по левой щеке шли тонкие царапины – там, где я врезалась в стену дома. Вид у меня был, словно на меня напала кошка.

Я шпаклевала и красила изо всех сил. По тому, что получилось в итоге, было ясно, что я от души намазалась, но лицо вышло лучше, чем я ожидала. С волосами, однако, дело обстояло иначе.