Тимур Вермеш - Он снова здесь
Когда мы появились в зале совещаний, ко мне подошел вскочивший со своего места Зензенбринк и провел меня в помещение (если можно это так назвать), где несколько человек сидели за довольно длинным столом, составленным из частей. Я узнал бронировщика отелей Завацки, помимо него там находилось полдюжины молодых людей в костюмах и женщина, очевидно та самая Беллини. Около сорока, темноволосая, возможно, родом из Южного Тироля. Едва войдя, я почувствовал, что мужественности этой женщине не занимать и она держит в кулаке всех присутствующих дурачков. Дотронувшись до моей руки, Зензенбринк попытался направить меня к другому концу стола, где, как я заметил краем глаза, располагалась импровизированная сцена. Я увернулся, так что его рука повисла в пустоте, твердым шагом подошел к даме, снял фуражку и зажал ее под мышкой.
– Это… госпожа Беллини, – слова Зензенбринка были совершенно излишни, – исполнительный вице-президент компании “Флешлайт”. Госпожа Беллини, наш новый многообещающий талант, господин… э-э…
– Гитлер, – оборвал я его недостойное блеяние, – Адольф Гитлер, рейхсканцлер великогерманского рейха в отставке.
Она протянула руку, и я наклонился к ней, обозначая поцелуй, но не слишком низко. Выпрямившись, я произнес:
– Уважаемая госпожа, очень рад нашему знакомству. Давайте вместе изменим Германию!
Она улыбнулась с некоторой, как мне показалось, неуверенностью, но я еще с прежних времен помнил, какое впечатление обычно произвожу на женщин. Практически невозможно, чтобы дама ничего не почувствовала, когда рядом с ней находится главнокомандующий самой могущественной армии на свете. Дабы не смущать ее, я повернулся к прочим собравшимся, поприветствовав их: “Господа!” – и обратился к Зензенбрику:
– Ну, любезный Зензенбринк, какое место вы мне определили?
Тот указал на стул в другом конце стола. Я и рассчитывал на что-то подобное. Не первый раз господа из так называемой индустрии решались поставить под сомнение весомость будущего фюрера Германии. Так я им покажу, какой вес я могу взять, и большой вопрос, потянут ли они.
На столе стояли кофе, чашки, маленькие бутылки с соком и водой, а также графин с чистой водой, к которому я и потянулся. Прошла минута.
– Кхм, – подал голос Зензенбринк. – Что вы нам сегодня принесли?
– Себя, – ответил я.
– Нет, я имею в виду, что вы сегодня хотите нам прочесть?
– Про Польшу я молчу! – хихикнул Завацки.
– Прекрасно, что мы двигаемся дальше, – сказал я. – По-моему, вопрос ясен: как вы можете помочь мне помочь Германии?
– И как же вы хотите помочь Германии? – спросила дама Беллини, как-то странно подмигнув мне и прочим присутствующим.
– Полагаю, что где-то в глубине ваших сердец все вы знаете, в чем нуждается эта страна. По пути сюда я видел, где вы принуждены работать. Эти складские помещения, в которых вы с вашими товарищами отбываете свою барщину. Шпеер тоже не щепетильничал, когда речь шла об эффективном применении иностранной рабсилы, но эта теснота…
– Такие большие офисные помещения есть везде, – заметил один из мужчин.
– Хотите сказать, это была ваша идея? – решил допытаться я.
– Что значит “моя идея”? – он с улыбкой оглядел сидящих. – Ну то есть мы все здесь так решили.
– Вот видите, – я встал и обратился прямо к даме Беллини, – это и есть моя тема. Я говорю об ответственности. Я говорю о решениях. Кто установил эти массовые клетки? Может, он? – Я указал на господина, отказавшегося от авторства идеи. – Или он? – Я перевел цепкий взгляд на соседа Зензенбринка. – Или господин Завацки, хотя в этом я серьезно сомневаюсь. Я не знаю кто. А еще лучше – эти господа и сами не знают. И что делать вашим подчиненным, когда они сами себя не слышат на рабочем месте? Когда им приходится платить баснословные суммы за мелодии для звонков, чтобы они могли отличить свой телефон от соседского? Кто за это в ответе? Кто придет на помощь немецкому рабочему в нужде? К кому он может пойти? Поможет ли начальник? Нет, ведь он пошлет человека к тому, тот – к этому, а этот – еще к кому-то! И это единичный случай? Нет, не единичный случай, а болезнь, расползающаяся по всей Германии! Когда вы сегодня покупаете чашку кофе, вы хоть знаете, кто за нее в ответе? Этот господин, – я опять указал на неавтора идеи, – он, конечно, считает, что в ответе господин Штарбук. Но вы, госпожа Беллини, и я – мы оба знаем, что этот Штарбук не может варить кофе одновременно везде. Никто не знает, кто делает этот кофе, одно ясно наверняка: это не Штарбук. А когда вы идете в химчистку, то знаете ли, кто почистил ваш мундир? Кто этот так называемый Йилмаз? Вот видите, потому нам в Германии нужны перемены. Революция. Нам нужна ответственность и сила. Нам нужно руководство страны, которое принимает решения и несет за них ответ, душой и телом – всем. Если вы хотите напасть на Россию, то не можете говорить: ах, мы тут как бы вместе это решили, как себе это представляет наш господин коллега. Мы собрались вместе и проголосовали: надо ли окружать Москву. Исключительно удобно, ведь в случае провала это были мы все вместе, или еще лучше – это был сам народ, потому что он нас избрал. Нет, Германия должна снова знать: Россия – это был не Браухич, не Гудериан, не Геринг, это был я. Автобаны – это был не шут гороховый, это был фюрер! И так должно стать по всей стране! Когда человек ест утреннюю булку, то будет знать – это был пекарь. Когда вы завтра вторгнетесь в развалины Чехии, то будете знать – это был фюрер.
Я сел.
Тишина.
– Это… не смешно, – сказал наконец сосед Зензенбринка.
– Пугающе, – сказал господин неавтор идеи.
– Я говорил вам, что он хорош, – гордо сказал Зензенбрик.
– С ума сойти, – сказал бронировщик отелей Завацки, хотя было не совсем понятно, что он имеет в виду.
– Невозможно, – решительно сказал сосед Зензенбринка.
Дама Беллини встала. Все головы сразу повернулись к ней.
– Проблема здесь, – сказала она, – в вашей общей зашоренности.
Приговор прозвучал очень веско. Она замолчала, но никто не посмел вставить слова, и она продолжила:
– Вы замечаете хорошее содержание, лишь когда тип на сцене ухмыляется чаще, чем зрители. Взгляните на наш комедийный ландшафт: никто не смеет пошутить без того, чтобы не зайтись хохотом, иначе никто не поймет, что это была шутка. А если кто-то сохраняет серьезную мину, мы накладываем хохот фоном.
– Пока это себя оправдывало, – заметил господин, до сих пор ни разу рта не открывавший.
– Возможно, – ответила дама, которая импонировала мне все больше. – А что потом? Мне кажется, мы дошли до точки, когда публика воспринимает это как данность. И первый, кто скажет решающее новое слово, надолго отшвырнет назад конкуренцию. Не так ли, господин… Гитлер?
– Решающее дело – это пропаганда, – ответил я. – Ваше послание должно отличаться от обещаний других партий.
– Скажите, – спросила она, – вы же это заранее не готовили, правда?
– Зачем? – удивился я. – Я долго шлифовал гранитный фундамент моего мировоззрения. Потому я в состоянии разобрать любой аспект мировой истории применительно к моим принципам и сделать верные выводы. Или вы думаете, фюреров готовят в ваших университетах?
Она ударила ладонью по столу.
– Он импровизирует, – просияла она, – он выдает это… даже не меняясь в лице! Знаете, что это значит? Это значит, что после двух передач он не будет растерянно хлопать глазами, что бы ему еще такого сказать. И не будет ныть, требуя новых авторов. Или я ошибаюсь, господин Гитлер?
– Терпеть не могу, чтобы так называемые авторы вмешивались в мою работу. Когда я писал “Мою борьбу”, то Штольцинг-Черны не раз…
– Кажется, я начинаю тебя понимать, Кармен, – сказал господин неавтор идеи и улыбнулся.
– И для контраста поставим его там, где он будет эффектнее всего выглядеть, – продолжала дама Беллини, – он будет постоянным гостем у Али Визгюра!
– Вот он спасибо скажет! – вставил Завацки.
– Пусть он посмотрит на свой рейтинг, – отрезала госпожа Беллини, – какой он сейчас и каким был два года назад. И каким он станет скоро.
– ZDF может сушить сухари! – высказался Зензенбрик.
– Так, одну вещь следует понимать четко. – Госпожа Беллини вдруг очень серьезно посмотрела на меня.
– Какую же?
– Мы все понимаем, что евреи – не тема для шуток!
– Вы абсолютно правы, – с облегчением выдохнул я.
Наконец-то передо мной человек, который знает, о чем говорит.
Глава IX
Для молодого движения нет ничего опаснее быстрого успеха. Вот сделаны первые шаги, здесь завоеваны сторонники, там прочитана речь, возможно, произведен уже аншлюс Австрии или Судет – и так легко возомнить, будто ты достиг промежуточного этапа, от которого путь к окончательной победе уже вроде и недалек. И действительно, за короткое время я добился некоторых удивительных вещей, подтвердивших выбор судьбы. Как мне приходилось бороться в 1919 и 1920 годах, как сражаться, какой шторм бил мне в лицо – газетчики, плевки буржуазных партий, – как я с трудом, слой за слоем, раздирал покровы еврейской лжи, лишь чтобы вновь увязать в липких выделениях из желез этого паразита, поскольку враг, превосходя меня по силе в сотни, в тысячи раз, исторгал из себя все новый и новый омерзительный яд. Но здесь, в этом новом времени я уже через несколько дней получил доступ к эфиру, которым вдобавок совершенно не интересовались политические противники. Это казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой, однако за последние шестьдесят лет противник ровным счетом ничему не научился в деле общения с населением.
