Жасмин Варга - Мое сердце и другие черные дыры
Вот он. Бывший папин магазинчик. Обшарпанное бетонное здание не сильно изменилось с тех пор, как наше заведение закрылось, что больше говорит о его прошлом, чем о настоящем. В городе все еще поговаривают о том, что его снесут, вроде бы какой-то застройщик выкупил его и хочет переделать в автозаправку нового типа – где ты можешь, наполнив бак, заодно угоститься ледяными коктейлями всех цветов радуги и съесть горячую пиццу. У отца посетителей ждали только шоколадный батончик, чашечка кофе и газета.
Я знаю, что должна бы сгорать от нетерпения, ожидая, когда же его снесут, сотрут из памяти. Может, если само место, где произошло убийство, исчезнет с лица земли, люди начнут забывать. Но я знаю, что этого не будет. И даже если так, не хочу видеть, как ломают этот дом. К счастью или к несчастью, он – часть моего детства.
Глядя на него, я вспоминаю, как сидела вместе с отцом за стойкой. Мы ели «Сникерс» и слушали Баха, а папа рассказывал мне, как в молодости любил мечтать о том, что выучится играть на фортепиано. Говорил, как только заработает в магазине достаточно денег – оплатит мне курс уроков музыки, собирался отправить в какой-то летний музыкальный лагерь. Да, порой жизнь идет не так, как мы планируем…
Парковка пуста. Я подкатываю к зданию, выключаю мотор и прикасаюсь к знакомым даже на ощупь бетонным блокам. Балансируя руками, прохожу по бордюру к месту, где оставила отпечатки своих ладошек на незастывшем цементе дорожки. Мне тогда было десять лет.
Когда отец обнаружил, что я натворила, его глаза вспыхнули яростью, а вены на лбу вздулись. Но потом, глядя то на крошечные отпечатки, то снова на меня, он наконец расхохотался. Вскинул меня на плечо и сказал:
– Думаю, это чудесно, Зелли! Теперь каждый будет знать, что хозяйка здесь – ты.
Зажмурившись, я прикладываю ладони к старым следам. Конечно, они уже не помещаются, но в остальной мир я вписываюсь еще хуже. Запрокинув голову, я медленно открываю глаза навстречу серому неподвижному небу, словно бы замершему на вдохе, и тоже задерживаю дыхание. Жду, когда рассосется комок в горле. Но он не исчезает.
– Я скучаю по тебе, папа, – шепчу я, снова повернувшись к бетонной дорожке. – Знаю, что не должна, и все равно скучаю.
Пикает телефон – пришло сообщение от Романа. Ответив, что уже еду, я прыгаю в машину, а подъехав к дому, пишу, чтобы он выходил – еще одна встреча с его мамой мне не нужна. Но вот открывается дверь, и на пороге возникает миссис Франклин. Решительными шагами она направляется ко мне.
Глубоко вздохнув, опускаю стекло.
– Айзел, – натянуто произносит она, – я так рада тебя видеть.
Что-то не заметно. Я киваю, не зная, что должна сказать.
– Вчера Роман не встал утром и отказался идти в школу. А сейчас говорит, что хочет пойти с тобой. Это правда? – Она пристально смотрит на меня, пытаясь понять, что во мне нашел ее сыночек. Бедная женщина. Она понятия не имеет, что ее милый мальчик увлечен не мною, а смертью.
– Ну да. Мы собирались прогуляться, – снова киваю я, стараясь за развязностью скрыть дрожь в голосе, которая могла бы выдать наши истинные планы, настоящую причину «свидания».
– Где? – Она подбоченивается. Я пытаюсь слиться с сиденьем – к допросу с пристрастием я не готовилась.
Пока я мычу, лихорадочно придумывая ответ, подходит Роман и спешит мне помочь:
– Мы поедем на старую площадку.
Обеспокоенный взгляд матери перебегает с сына на меня и обратно, она поджимает губы. Но потом внезапно улыбается, слабо и ненатурально:
– Будете играть в баскетбол?
Я взглядом предлагаю Роману ответить. Он сутулится, словно с трудом удерживает свой вес. Бесплодная попытка, парень, – ты из тех, у кого не получается быть невидимым, как ни старайся.
– Да. Обещал показать Айзел, как забрасывать. – Роман медленно и неуклюже указывает на меня. Видимо, он привык «говорить» руками, но забыл этот язык из-за отсутствия практики. – Перед тобой будущая звезда баскетбола.
Я заставляю себя улыбнуться. Можно лишь догадываться, насколько фальшиво выглядит эта улыбка.
– Роман хвастался, что может научить даже кошку, вот я и решила подобрать ему ученицу потруднее. Себя.
Миссис Франклин смеется, но я по-прежнему чувствую, что ее мучают сомнения.
– Ладно, веселитесь, ребята. Но, Роман… – Она кладет руку ему на плечо. Розовый лак на ухоженных ногтях тускло поблескивает в свете фар. – Обещаешь позвонить, если задержишься?
– Да, конечно, мам. – Он слегка приобнимает ее, и я отвожу взгляд, пока она гладит пальцами стриженый ежик его волос.
Помахав нам рукой, женщина уходит в дом, Роман залезает в машину, и мы некоторое время сидим молча.
– Я тоже рада тебя видеть.
– Я просил тебя прекратить эти шуточки.
– Это была не шутка. – Я включаю мотор. – Так что, мы действительно поедем тусоваться на площадке?
Я повторяю его слова, сказанные в четверг. «Тусоваться» звучит не так ненормально, как «Где бы нам обсудить нашу совместную смерть?».
– Конечно. Почему нет? – он глядит в окно и кажется еще более отстраненным и холодным, чем в нашу первую встречу.
Я веду машину по его улице и поворачиваю налево, на Главную.
– Ты забываешь, что я не из Уиллиса, и не знаю, что это за площадка.
Возможно, он из тех людей, у которых в голове ложь превращается в правду. Сказал приятелям, что мы познакомились на старой площадке, и вот Вселенная ответила.
– Езжай прямо и потом сверни направо на Тропу Поссумов.
Только в Уиллисе, штат Кентукки, могли так назвать улицу.
– Я сердце отдала тебе на Поссумов Тропе, – декламирую я.
Роман недоуменно таращится на меня.
– Ладно-ладно, все – я сама серьезность.
– Ты меня бесишь.
– Чем?
– Своими шуточками. Вроде такая решительная с виду, а как откроешь рот – сплошные упражнения в остроумии.
С моих губ срывается смешок. Такой же, как в разговорах с Лаурой: напряженный, ненатуральный.
– Ну вот, опять.
– Извини, я смеюсь, когда нервничаю.
– И отчего же ты сейчас нервничаешь?
Я сворачиваю на Тропу Поссумов.
– От того, что ты расспрашиваешь меня о мотивах. А еще я читала, что у депрессии бывает побочный эффект в виде непреодолимой тяги к глупым шуткам.
Он хмурится.
– Я серьезно.
– Что-то не верится.
– Проверь.
– О’кей, проверю. – Он складывает руки на груди и выглядывает в окно. – Так ты скажешь мне или нет?
– Что скажу? – Машина подскакивает, угодив в выбоину посреди Тропы.
– Почему хочешь это сделать.
Слева показываются баскетбольные щиты с кольцами. Старая площадка представляет собой ржавые качели, потрескавшееся покрытие между двумя корзинами с металлической сеткой и три подгнивших деревянных стола. Кажется, когда-то здесь была и песочница, но от нее сохранилась лишь основа в виде гравия. В грязной с зимы траве разбросаны жестянки и пакетики от чипсов. В каком-то смысле детская площадка больше похожа на кладбище – словно обветшалый памятник угасшим воспоминаниям, лучшим временам. Может быть, потому-то она и нравится Замерзшему Роботу.
Припарковавшись, я поворачиваюсь к нему: ноги едва не в гармошку сложил, упирается в приборную панель, но, кажется, ему это не мешает. Широко распахнул ореховые глаза и жадно оглядывает площадку.
– Ты о своей причине тоже не сказал. И вообще, я не знала, что мы обязаны посвящать друг друга в эти дела.
Легкие сжимаются, словно предупреждая: не выболтай лишнего, о чем потом пожалеешь.
Роман открывает дверь и выходит из машины, я еще несколько секунд сижу, крепко зажмурившись. Понимаю: это противоречит всей сути партнерского самоубийства, но мне так не хочет признаваться Замерзшему Роботу, почему я хочу умереть. Не хочется, чтобы он, как и мои одноклассники, тоже стал смотреть на меня как на тикающую бомбу. Мне нравится, что Роман считает нас похожими. Нравится, что между нами есть какая-то связь. И я не хочу это потерять.
Более того, если Роман знаком с Брайаном Джексоном, вряд ли он с легкостью воспримет историю моего отца. Да, пусть сейчас они и отдалились друг от друга, но все равно – именно из-за моего отца в семье Брайана произошла трагедия. Нет, я не расскажу Роману, почему хочу покончить с собой. Не стану рисковать: чего доброго, он откажется от меня.
Ему достаточно знать, что я готова умереть. И хватит.
Он стучит мне в окно – я выхожу из машины и облокачиваюсь на дверцу.
– Извини, – бормочет Роман. – Я иногда веду себя как психопат. С тех пор, как…
Он замолкает и, прикрыв глаза рукой, смотрит в небо. Солнце уже почти село – не понимаю, чего там прикрывать. Возможно, просто привычка – у кого их только нет, и все одна другой чуднее.
– С тех пор, как?.. – напоминаю я.
Он подходит к столу и садится на него. Я располагаюсь рядом, вдыхаю запах мокрого гниющего дерева, смотрю в грязное небо цвета индиго. Мартовские закаты в Кентукки всегда такие: небо словно еще не просохло с зимы и не может быть иного цвета, кроме разных оттенков синего.
