Уильям Голдинг - На край света (трилогия)
– Мрачный Джимми?
– Да, некоторые его так называли. На самом деле он был хороший человек. Так вот, он осведомился, что я натворил. Пришлось признаться, что я читал во время вахты. Он поинтересовался, что именно, ну я и вытащил руку из-за спины, показал ему книгу. «Всему свое время», – заметил адмирал и ушел. Офицер велел старшине найти для меня в качестве наказания какую-нибудь работу. А к концу дня мне приказали явиться к капитану Вентворту. «Очень умно, Саммерс, – сказал Вентворт. – Собирайте барахло, вас переводят на флагманский корабль, в гардемарины. Вы меня разочаровали, Саммерс. На мой корабль вы не вернетесь».
– И что же там была за книга? А, знаю – Библия!
– Капитан Вентворт религиозностью не отличался.
– Так вот каким образом вы сделали первый шаг по служебной лестнице!
– Именно.
Я был сконфужен и сбит с толку. Нас действительно разделяли мили! Не зная, что ответить, я оглядел след за кормой, потом сделал вид, что критически разглядываю паруса.
– Вы правы, Эдмунд. Пожалуй, можно разрифить паруса[104].
Чарльз позвал помощника боцмана, который продудел приказ сперва на шканцах, затем сбежал вдоль леера и проделал то же самое на баке. Вода доходила ему до колен. Темные силуэты карабкались по вантам, устремившись к парусам.
– Это прибавит нам ходу?
– Нет, скорее, поможет сохранить ту скорость, с которой мы идем сейчас.
Я умолк.
– Во всяком случае, вы не смеялись, Эдмунд.
– Тут нет ничего смешного. Скорее, вы к себе несправедливы.
– Отнюдь. Всем, чего я достиг, я обязан доброму человеку.
– Гамбьеру? Боюсь, вы сочтете меня слишком приземленным, однако… Мне кажется, как порицание капитана Андерсона, так и историю о том, как адмирал сделал вас гардемарином, стоит оставить между нами.
– Первое – согласен. Но второе-то почему?
– Мой дорогой друг! Рекомендация Мрачного Джимми помогла бы вам, выбери вы карьеру клирика… Что такое?
– Ничего.
– Но во флоте она вас далеко не уведет. Господи, да от нее будет столько же толку, сколько, скажем, от рекомендации бедняги Бинга[105]!
– Что отнюдь не красит флот.
– Как знать.
– Что ж, во всяком случае, наш разговор заставил вас позабыть свои печали. Пора сдавать вахту – и в постель.
Чарльз подсмеивался над тем, как серьезно и как близко к сердцу я принял нашу беседу. Как уже говорилось, в тот момент я не догадывался, что он хотел скрасить мне тоскливые ночные часы в страшной каюте – я-то всерьез верил, что был ему полезен! Теперь я и сам смеюсь над собой. А тогда вахта кончилась, и я вернулся к себе. Вода заливала углы и струилась по коридору. Ветер все еще подвывал, но уже не так страшно, как раньше. Я ворочался без сна, прислушиваясь к Преттимену, которого, видимо, напоили лекарствами, потому что криков слышно не было.
Остаток ночи прошел ужасно. Заснул я только перед рассветом и пробудился с твердой мыслью, что не выйду из каюты: так, по крайней мере, я никому не причиню вреда. Хотелось кричать в голос не хуже Преттимена.
(13)
Я вытащил часы из-под подушки и обнаружил, что уже без четверти десять. Я недоверчиво поглядел на циферблат, но стрелки упорно подтверждали то, что прозвонил репетир. Пришлось поверить, что я все-таки заснул, хотя непонятно, когда и как. Отдых облегчения не принес. Кроме того, проснулся я в одежде – пришлось сурово отчитать себя за нарушение своих же правил. Стоит только начать ложиться в постель одетым «по всей форме» – и неизвестно, чем это может закончиться! Континентальные нравы! Но как бы то ни было, а это упущение поправить было невозможно. Пришлось спустить ноги прямо в сапоги, которые стояли у койки, и выйти. Я посетил гальюн и прошел в пассажирский салон. Коротышка Пайк уже сидел там со стаканом бренди в руке. Почти сразу же стало понятно, что для него сейчас скорее поздно, чем рано. Вскоре выяснилось, что его выдворила из каюты сварливая жена – хотя, возможно, он выдворился самостоятельно, – после чего он разбудил Бейтса в совершенно неподходящий час и потребовал спиртного. Пайк пребывал в приподнятом настроении и плевать хотел и на воющий ветер, и на бурное море. Он предложил мне «пропустить по стаканчику», от чего я наотрез отказался, спросив вместо этого, как поживает его семейство.
– Семейство, мис’р Тальбот? Ну их, семейство это… – Он, помаргивая, уставился на меня. – Она ж м’ня не выносит.
– Боюсь, мистер Пайк, вы несколько не в себе. Случайно наговорите такого, о чем потом пожалеете.
Мистер Пайк отвернулся и заметно помрачнел. Потом, точно придя к какому-то решению, он взглянул на меня, качнувшись вместе с кораблем.
– Противно эт’все, понимаете? Видеть ее н’могу. Да чтоб ее разодрало!.. Прошу пардону.
– Думаю, вам…
– Вот их люблю. А они м’ня нет, п’тому что она… она им г’рит…
Внезапно я потерял голову. В глазах потемнело. Вскоре зрение вернулось, но все вокруг стало красным – на самом деле красным. Я заорал на Пайка, вывалил на него все оскорбления, все бранные слова, которые знал, причем стоило мне их выпалить, как они тут же вылетали из головы. Наконец я выдохся и ослаб так, что едва справлялся с качкой, хотя и сидел на скамейке. Пайк же, опираясь о стол, лишь визгливо подхихикивал. Не отрывая от столешницы правого локтя, он ткнул в меня пальцем. Рука затряслась, словно сжимала тяжелый пистолет. От качки и пьянства, не говоря уже о дурацком хихиканье, палец гулял туда-сюда, как сломанная фок-мачта. Я перевел дыхание. Будучи далек от раскаяния и считая, что Пайк все это вполне заслужил, я добавил:
– В общем, неприятный вы человечишка.
Визгливый смешок все не смолкал.
– Во-во, и она так г’рит!
Он продолжал смеяться. Неслышно возник Бейтс с кружкой пива для меня в одной руке и салфеткой в другой. Широко расставляя ноги, он двинулся к нам, поскользнулся в луже, ловко выпрямился и, балансируя кружкой, почти пробежал до конца салона по накренившейся палубе. Я взял пиво, выпил его и потребовал бы следующее, но предусмотрительный Бейтс исчез так же внезапно, как и появился. Пайк заливался хохотом.
– Бейтс! Бейтс!
И вдруг, словно по мановению руки, ничтожный глупец упал щекой на столешницу и заснул! Его стакан покатился по полу к стене и, побренчав там немного, поехал обратно. Я попытался задержать его ногой, но не сумел. Стакан врезался в противоположную стену и разлетелся на кусочки. Дверь отворилась. Вошли Боулс и Олдмедоу, впустив ветер и сырость; в дверной порог ударила волна. Бейтс, словно провидец, явился с двумя кружками пива в одной руке и третьей кружкой – в другой. Он притормозил у стола, покачиваясь и взмахивая руками, словно собирался показать какой-то фокус. В общем-то фокус и был, потому что он умудрился снабдить нас всех выпивкой, не разбив кружек и не сломав шею. Пайк сполз на Олдмедоу.
– Он что, мертв?
– Скорее, мертвецки пьян.
Олдмедоу отпихнул Пайка на фут или около того, но тот сразу же съехал обратно.
– Если честно, хотел бы я быть на его месте, Тальбот.
– Ну уж нет! У нас и так полно неприятностей. Даже Камбершам, и тот свалился. Теперь нам надо беречь и всячески поддерживать друг друга.
В ответ Олдмедоу угостил Пайка немилосердным тычком. Локоть бедняги соскочил со стола, что, однако, удержало его на месте.
Боулс поглядел на меня поверх кружки.
– Если верить миссис Преттимен, мистеру Преттимену совсем худо. Состояние ужасное, долго он не протянет – даже кричать перестал.
– Значит, уйдет с миром, мистер Боулс. Я рад за него.
– А вы видели миссис Преттимен, мистер Олдмедоу?
– Нет, Боулс. Я избегаю ее с тех пор, как она вырядилась в матросскую робу. Просто неприлично!
– Бейтс! Бейтс! Где вас черти носят? Унесите кружки!
– Тихо, тихо, Тальбот! Я свою еще не допил. Боже мой, точно мне Саммерса мало!
Обычно Олдмедоу был настолько сдержан, что я легко простил ему раздражение.
– Чарльза? А что он натворил?
– Забрал моих подчиненных с концами, только и всего. Я сказал, что не вижу необходимости трогать моих людей, когда кругом полно переселенцев. Почему бы этим бездельникам не попотеть как следует? Только он слушать не стал, ответил: «Ваши моложе, сильней и привычней к приказам. Сами ведь жаловались, что не знаете, чем их занять, чтобы удержать от безобразий. Уверяю вас: несколько часов у помпы ежедневно сделают их милыми и послушными, как ягнята».
– На том и порешили?
– Не знаете вы меня, Тальбот! Не хватало только, чтобы каждый флотский командовал моими ребятами! Я сказал, что он у меня еще попрыгает: я потребую у капитана записать протест в судовой журнал.
– Да это ведь ужасное пятно на карьере морского офицера! Вы ему жизнь поломаете!
– Знаю! Впрочем, я на это не пошел, потому что он ледяным тоном добавил: «Если ваши люди не станут откачивать воду, о ваших протестах никто никогда не узнает». Вот так обстоят наши дела.
Боулс ухмыльнулся.
– Говорят, что трудности объединяют людей. Пока ничего похожего не видно.
