Алан Силлитоу - Одиночество бегуна на длинные дистанции (сборник)
Девочка помладше вела себя спокойнее и лишь улыбалась, отвечая сестре короткими, отрывистыми фразами. Она пила чай и грела руки о чашку, не ставя ее на стол, пока не выпила все. Ее тонкие покрасневшие пальчики обвивали чашку, пока она смотрела на листики заварки на дне. Постепенно их разговор затих, и они продолжали сидеть молча. Стал слышен шум проносившихся за окном по улице машин, а брюнетка еще сильнее загромыхала посудой, перемывая чашки и тарелки, стараясь успеть до полудня, когда люди поспешат на обеденный перерыв.
Эрнест прикидывал, сколько метров кожзаменителя уйдет на предстоящую ему днем работу, но когда младшая снова заговорила, он вполуха прислушался к диалогу двух сестер.
– Альма, если у тебя остались деньги, купи мне пирожное.
– Не осталось у меня денег, – раздраженно ответила старшая.
– Нет, остались, и я хочу пирожное.
Голос ее зазвучал грозно, почти агрессивно:
– Тогда придется тебе хотеть дальше, потому что у меня только два пенса.
– На них можно купить пирожное, – не унималась младшая, сжимая пальчиками пустую чашку. – Нам не надо ехать на автобусе, потому что пешком недалеко.
– Пешком нельзя, вдруг дождь пойдет.
– Нет, не пойдет.
– Ну, мне тоже хочется пирожное, но я не пойду пешком, – решительно отрезала старшая, закрывая последнюю «брешь в своей обороне». Младшая смирилась и промолчала, уставившись прямо перед собой.
Эрнест закончил есть и достал сигарету, чиркнул спичкой о железное крепление ножки стола, глубоко затянулся и медленно выпустил дым через рот. Его охватило острое чувство одиночества, похожее на прилив, надвигающийся в лунном свете, на волну, набегающую на берег и скрывающую песок, такое сильное, что даже заплакать ему не дало бы. Две девочки продолжали сидеть перед ним, полностью поглощенные своим спором: или купить пирожное, или ехать домой на автобусе.
– Но это же холодно, идти домой пешком, – убеждала старшая.
– Нет, не холодно, – упиралась младшая, но не очень уверенно.
Их голоса говорили ему, как же он одинок, и каждое слово еще глубже погружало его в пучину одиночества, отчего он остро ощутил безрадостность и никчемность своей жизни. Медленно тянулось время: минутную стрелку, казалось, прибили к циферблату. Девочки смотрели друг на друга и не замечали его. Он погрузился в себя и ощутил пустоту своего мира. Он подумал, как же он проживет все те дни, что беспорядочно простирались перед ним, как детали на сломавшейся конвейерной ленте. Он постарался вспомнить то, что с ним происходило, и его охватила паника, когда он обнаружил полную пустоту объемом в тридцать лет. Позади простирался лишь серый туман, а впереди лежала все та же непредсказуемая дымка, которая ничего не скроет. Ему захотелось уйти из кафе и найти себе хоть какое-то занятие, чтобы потом он смог отмерять течение пустых дней, но у него не достало воли пошевелиться. Он услышал чей-то плач, стряхнул с себя все эти мысли и увидел, что младшая закрыла руками лицо и всхлипывает.
– В чем дело? – участливо спросил он, перегнувшись через стол.
Старшая девочка ответила за сестру, твердым тоном сказав:
– Ни в чем. Она капризничает.
– Но ведь из-за чего-то она плачет. Что такое? – настаивал Эрнест спокойным и ласковым тоном, наклонившись к ней чуть ближе. – Скажи-ка мне, что случилось.
И тут он что-то вспомнил. Он вытянул это, как яркую нить, из смеси реальности и грез, цепляясь за обрывки слов, врезавшихся ему в память. После недолгих усилий он припомнил разговор девочек.
– Я принесу вам что-нибудь поесть, – предложил он. – Можно?
Младшая оторвала стиснутые пальцы от глаз и посмотрела на него, а старшая бросила на него укоризненный взгляд и отрезала:
– Нам ничего не нужно. Мы уже уходим.
– Нет, не уходите! – вскрикнул он. – Вы тут посидите и увидите, что я вам принесу.
Он встал и направился к прилавку, оставив девочек перешептываться за столом. Вернулся он с тарелкой пирожных и двумя чашками чая, которые он поставил перед девочками, безмолвно уставившимися на них. Младшая уже улыбалась. Ее круглые глаза светились радостью и нетерпением, хотя и продолжали опасливо следить за каждым движением его рук. Старшая хоть и оставалась несколько враждебной, но постепенно смягчилась, видя его уверенно порхавшие над столом руки, слыша его ласковые слова и вглядевшись в его светившееся добротой лицо. Он был полностью поглощен добрым делом и одновременно борьбой с одиночеством, которое он еще помнил, но помнил так, как вспоминают кошмарный сон.
Эрнест все-таки произвел должное впечатление на детей, и они начали есть пирожные, запивая их чаем. Они то переглядывались между собой, то посматривали на Эрнеста, сидевшего напротив них и курившего сигарету. Кафе все еще почти пустовало, и немногие его посетители были так поглощены собой или торопились управиться с едой и уйти, что почти не обращали внимания на сидевшую в углу компанию. Теперь, когда между ним и девочками установилась более дружественная атмосфера, Эрнест заговорил с ними.
– Вы ходите в школу? – спросил он.
Девочка постарше машинально стала выступать за главную и ответила:
– Да, но сегодня нам нужно было в центр, мама дала нам задание.
– Так значит, ваша мама работает?
– Да, – сообщила она. – Весь день.
Эрнест воодушевился началом разговора.
– И она готовит вам обед?
Она удостоила его еще одним ответом:
– Только вечером.
– А ваш папа? – продолжил он.
– Он умер, – сказала младшая с набитым ртом, впервые осмелившись заговорить. Сестра бросила на нее укоризненный взгляд, явно давая понять, что та сказала не то и говорить ей нужно только с разрешения других.
– Значит, сегодня днем вы пойдете в школу? – снова спросил Эрнест.
– Да, – ответила «официальная представительница».
Он улыбнулся, глядя на то, как она пытается играть первую скрипку.
– И как вас зовут?
– Альма, – ответила она, – а ее Джоан. – Она слегка кивнула в сторону девочки помладше.
– И вам часто хочется есть?
Она перестала жевать и посмотрела на него, не зная, как ответить.
– Нет, не очень, – уклончиво ответила она и принялась за второе пирожное.
– Но сегодня вам есть хотелось?
– Да, – сказала она, отбросив дипломатические экивоки, словно обертку от пирожного, которую она скинула на пол.
Какое-то время он молчал, прижав ко рту костяшки пальцев.
– Слушайте, – вдруг снова заговорил он. – Я каждый день примерно в половине первого прихожу сюда обедать, и если вы проголодаетесь, то приходите, и я вас покормлю.
Они согласились, взяли у него шесть пенсов на автобус домой, сказали «большое спасибо» и «до свидания».
В последующие несколько недель они приезжали к нему почти каждый день. Иногда, когда денег у него бывало немного, он довольствовался чашкой чая на пустой желудок, в то время как Альма и Джоан основательно наедались на пять шиллингов. Но он был счастлив и очень доволен, видя, как они жадно поглощают яйца, бекон и пирожные. Его охватило такое дивное чувство, что ему есть зачем жить, что он почти не вспоминал одиноко тянувшиеся дни, когда в надежде с кем-то поговорить он шел в паб и напивался. Теперь он был счастлив, потому что он мог заботиться о «малышках», как он стал их называть.
Он начал тратить все деньги им на подарки, так что часто оставался должен за комнату. Он по-прежнему не покупал себе новую одежду, ведь если раньше он спускал деньги на пиво, то теперь он покупал на них еду и подарки девочкам, продолжая ходить все в том же старом макинтоше и рубашке без воротничка. Даже его кепка потеряла былую чистоту.
Каждый день сразу после школы Альма с Джоан бежали на идущий в центр города автобус и через несколько минут, радостные и запыхавшиеся, входили в кафе, где их ждал Эрнест. Шли дни и недели, и когда Альма заметила, как сильно Эрнест к ним привязывается, как он счастлив видеть их и как переживает, когда они не приходят – что теперь случалось редко, – она стала выпрашивать больше подарков, больше еды, больше денег, но делала это с такой трогательной детской наивностью, что Эрнест, упоенный свалившимся на него счастьем, не замечал этого.
Однако некоторые посетители кафе, приходившие туда каждый день, не могли не видеть того, как девочки просили его купить это и то, и он всегда добродушно соглашался (так добродушно, что это казалось подозрительным) с таким видом, будто вообще не понимает, что происходит на самом деле. Ему бы и в голову не пришло задуматься над их просьбами, ведь для него эти девочки, к которым он относился почти как к дочерям, сделались единственными дорогими существами на свете.
Собираясь приступить к еде, Эрнест заметил двух хорошо одетых мужчин, сидевших за столиком в нескольких метрах от него. Они сидели там вчера и позавчера тоже, но он сразу же забыл о них, потому что в кафе вошли Джоан с Альмой и быстро направились к его столику.
