Элис Петерсон - Лишь шаг до тебя
Он протягивает мне чашку, и я вижу, что он в хорошем расположении духа. Характер у Жана такой же непредсказуемый, как погода. Часто он теряет хладнокровие, и тогда по кухне летят чашки и ложки. Но сегодня он посылает нам с Мэри-Джейн воздушный поцелуй и поднимается наверх, чтобы подготовиться к своему мастер-классу по приготовлению лесных грибов.
Я подвязываю фартук и собираю все, что необходимо для моих тортов и безе «Павлова», а сама думаю о том, что сначала смотрела на эту работу как на временную. Просто мне надо было чем-то заняться, чтобы прожить первые месяцы после разрыва с Мэттом, и зарабатывать деньги, а главное, отвлечься от пьянства. В те первые дни я нуждалась в хоть какой-то цели и надеялась, что со временем смогу подумать о новой карьере или вернусь в школу. В двадцать с небольшим, когда мои подруги, включая Джейни, еще учились в университете, я не знала, что делать мне с моей жизнью. В конце концов я записалась на годичные курсы педагогики по системе Монтессори в районе Оксфорд-стрит. Учеба была тяжелая, в конце года письменные экзамены и практика, но я все-таки ухитрялась курить и пить на всю катушку, а потом под вопли будильника выкатывалась из постели и лечилась чашкой кофе и сигаретой. Я выдержала экзамены и нашла работу – стала учить детей в начальной школе «Совята» возле метро «Эрлс-Корт». Мне очень нравилось играть с детьми в игры и учить с ними алфавит, распевая песенки, – я словно переносилась в другой мир. Ушла я оттуда после рождения Луи, хотя всегда собиралась вернуться к преподаванию. Но после всего я уже не могла это сделать – слишком много воспоминаний о прошлом. Мне нужно было что-то новое.
Во время своего нестандартного собеседования в кафе я испугалась Жана. Он посадил меня перед собой на стул и начал рассказывать, как он был поваром в разных странах. «Когда я попал в Америку, Полли, мне казалось, будто я вошел в свой телевизор и очутился среди героев сериала «Полиция Майами: Отдел нравов». Вы были там?»
Я покачала головой и уставилась на свое резюме, лежавшее перед ним. По нему было ясно видно, что я неудачница. Что до моих заграничных поездок, то я перемещалась под кайфом во Франции и пила в Таиланде, так сильно, что три дня стерлись у меня из памяти напрочь, помню только, что на четвертый какая-то тайская старушка пыталась влить в меня какой-то жуткий травяной чай. Жан тем временем сообщил мне, что в тринадцать лет он бросил школу, чтобы идти в мир своим собственным путем. «Отец разрешил мне уйти из школы, если я начну работать, а не сидеть у него на шее и, как это у вас говорится… – он щелкнул несколько раз пальцами, прежде чем вспомнил, – бить баклуши. А я хотел лишь одного – стать поваром. А вам, Полли, нравилось учиться?» – спросил он, наконец-то без всякого интереса пробежав глазами мое жизнеописание.
«Я никогда не была в числе лучших, – призналась я, понимая, что претендовать на что-либо не было смысла, да и нервы мои были уже на пределе. – На пробном экзамене по математике я написала «С Рождеством». Получила трояк. Очевидно, за то, что правильно написала свою фамилию и число».
И вот тогда-то между нами затеплился уголек. «Ты прикольная, Полли. Ты насмешила даже Мэри-Джейн, а это не фунт изюму, – сообщил он, жестом показав на повариху, похохатывающую возле раковины, – но с кулинарией у тебя так же плохо, как с математикой?»
Я улыбнулась его словам и помотала головой. «Я умею печь кексы, бисквиты, блинчики, меренгу, да что угодно. Я с детства любила готовить, только у меня не было такой возможности. Если вы мне позволите…»
Жан смял мою бумагу в комок и швырнул через плечо.
– Я дам тебе месяц испытательного срока и погляжу, что ты умеешь. Когда начнем?
Прошло четыре года, а я все еще тут работаю; отчасти потому что работа мне нравится, отчасти потому, что Жан идет мне навстречу и соглашается на гибкий график. Так что я много времени уделяю Луи. Моя задача – выпечка (ежедневно у нас в ассортименте три вида); еще я подаю ланчи и болтаю с местными. Все это часть моих обязанностей, потому что здесь мы как золотые рыбки – тут все открыто, никаких дверей и перегородок. Мне впору себя ущипнуть, так мне тут хорошо, хотя во время своего испытательного срока я работала как проклятая, доказывая Жану, что я заслуживала этого шанса. Я обливалась потом у духовки и вкладывала в изделия всю свою страсть, говоря себе, что я должна получить эту работу. Никогда не забуду, как Жан попробовал мой шоколадно-ореховый торт и сказал: «Чистый, неразбавленный шоколад – божественно. Полли, испытательный срок закончен. Ты официально принята ко мне!» Я бросилась к нему и обняла за шею, а Мэри-Джейн захлопала в ладоши.
Тут, в кафе, я снова влюбилась в выпечку. Когда я растираю сливочное масло с мукой в крупные крошки, для меня это терапия – я мысленно переношусь в счастливые минуты детства, когда я пекла с мамой сладкие пирожки с начинкой, а с Хьюго яблочный крамбл.
Я беру с полки a file. Сначала принимаюсь за шоколадный слоеный торт. Когда просеиваю муку, соду и соль, мои мысли направляются на Бена. За две недели, прошедшие с того дня, когда мы с Луи были у него в гостях, мы встречались снова, дважды. Постепенно я узнавала все больше о его жизни. Его отчим владеет магазином мужской модной одежды в центральной части Лондона. Когда я спросила, что это за человек, Бен ответил: «На похоронах мамы он назвал меня ублюдком, так что судите сами». Глаза Бена не выдают его эмоций. Вероятно, эмоции лежат слишком глубоко, вот как горе у Эмили. Я узнала, что Грейс жила в Хэмпшире, в деревне под названием Кроули. «Я называл ее деревенской ведьмой, – сказал Бен со слабой улыбкой, когда рассказывал, как она пыталась с помощью акупунктуры отучить его от курения. Именно Грейс уговорила его бросить работу в Сити и завязать с пьянством. – У нее единственной хватило смелости сказать мне, что я разрушаю свою жизнь». Бен рассказал, что он жил у сестры почти шесть месяцев после лечения в центре реабилитации; в это время он помогал ей вести ее акупунктурный бизнес, управлял ее финансами и счетами. В это время Грейс была одинокая и беременная, так что в поддержке нуждались они оба. Бену было необходимо отвлечься от привычного уклада, а Грейс не хватало человеческого тепла – как я уже знала, ее бойфренд моментально исчез, едва она сообщила ему о своей беременности, и для нее это стало тяжелым ударом. И все же она была полна решимости добиться успеха, работая дома, плюс к этому она могла распоряжаться своим временем после рождения ребенка. «Она-то и подсказала мне, чтобы я нашел себе новое занятие – стал финансовым консультантом. После рождения Эмили я вернулся в Лондон, три года учился и стал дипломированным бухгалтером. Конечно, не рок-н-ролл, но, к моему удивлению, мне понравилась моя новая профессия».
Я делаю ямку в середине смеси и добавляю туда подсолнечное масло, сахар, ванильный экстракт, яйца, йогурт и охлажденный шоколад, с удовольствием вдыхая сладкий запах. Когда Мэри-Джейн не смотрит, я макаю палец в полужидкую смесь. «Видела, видела», – говорит она.
Пока мы с Беном и детьми пекли оладьи и смеялись, когда он подбросил одну оладью в воздух, и она шлепнулась на пол, он спросил, как я стала тут работать, и добавил, что как-нибудь заявится ко мне и попробует мои торты.
Я ответила, что нашла эту работу через мою тетку Вивьен, которая общается с моим боссом Жаном. «Ничего особенного, лишь чуточку непотизма…»
Он почувствовал, что за моей фразой что-то скрывалось. Я постоянно вижу, что Бен от природы любопытный и проницательный. «Ну, и?» – допытывался он.
«Помнишь, я говорила, что в моей семье любили секреты? – Я тяжело вздохнула. – До четырнадцати лет я ничего не знала про мою тетю Вивьен».
«Почему?»
«Долгая история».
Бен посмотрел на Луи и Эмили, с удовольствием уплетавших оладьи. Повернул ко мне лицо и пожал плечами. «У нас есть время».
10
1994
– Мам, я заболела, – отвечаю я, когда она спрашивает, почему я не одета и не собираюсь в школу.
– Что с тобой?
Она стоит у подножия лестницы; на ней синяя куртка, такая же юбка, туфли на каблуках; темные волосы убраны от лица и заколоты.
– Подташнивает, и вообще…
Мама поднимается наверх и трогает мой лоб.
– Ты съела что-нибудь нехорошее?
Я киваю.
Она щупает мои гланды и смотрит на часы. Обычно мама отвозит меня в школу, потом идет на работу. Она работает почасовиком – собирает в Норвиче средства на благотворительность для слепых и слабовидящих.
– Ты выглядишь неважно, – неохотно признает она. – Я позвоню на работу.
– Нет! То есть, мам, поезжай на работу. Я одна справлюсь.
На градуснике нормальная температура. Мама оставляет пластиковый тазик. На секунду я впадаю в панику, испугавшись, что она обнаружит под моей кроватью пустую бутылку. Она говорит, что вернется домой к ланчу.
– Но ты обещай мне, дочка, что позвонишь, если тебе станет хуже, – говорит мама почти с нежностью.
