Мальчик-капитальчик. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Публика подумала то же самое, – предположил Джон. – А дальше что было?
– Ну, играем мы, дошли до строчек про «яд хандры», и тут эти пролетарии стали швыряться овощами.
– Овощами?
– Большей частью репой. Понимаешь, что это значит?
– В каком смысле?
– В таком, что они подготовились. Иначе зачем брать на концерт репу?
– Ощутили, наверное, что она им понадобится.
– Нет. Это все большевики, о которых столько пишут.
– Ты думаешь, Москва им платит?
– Скорее всего. В общем, мы растерялись. Ронни стукнуло по голове, он убежал. Диалог один не сыграешь, так что я тоже смылся. Насколько помню, на сцену вылез Байуотер и стал рассказывать анекдоты про ирландцев со шведским акцентом.
– Репу кидали?
– Нет, вот что странно. Дело ясное, большевики. Ты посуди, он порет черт-те что – и ни единой репы. А мы с Ронни… Ладно, – голос у Хьюго стал зловещим, – больше я здесь не выступлю. На будущий год придут, а я им скажу: «Как? После того, что было?!» Спасибо за виски. – Хьюго встал и отрешенно двинулся к столу. – Что ты делаешь?
– Работаю.
– Работаешь?
– Да.
– А что такое?
– Счета. Оставь ты эти бумаги!
– Это вот что?
– Это, – ответил Джон, выхватывая бумагу и кладя ее подальше, – схема альфа-сепаратора. При помощи центробежной силы может обработать в час две тысячи семьсот двадцать четыре кварты молока. К нему присоединена маслобойка, а также кипятильник, который при 70° по Цельсию уничтожает вредоносные и нейтральные бактерии.
– Да?
– Без всяких сомнений.
– Вот как? А ну ее! – заметил Хьюго.
4
Хьюго пересек ту полосу гравия, которая лежала между двором и домом, нашарил в кармане ключи от черного хода и открыл дверь. Целью его была столовая. После виски стало настолько легче, что он решил принять новую дозу. Средство найдено, и несколько рюмочек, по всей вероятности, развеют мрак, которым он обязан местным большевикам.
Царила тьма. Даже стул, на который он наткнулся подбородком, не мог преградить дорогу к вожделенному погребу. Вскоре он нашел ручку двери, повернул ее, вошел – и тут же услышал странный звук.
Да, странен был сам звук. Так звучат шаги по гравию. Кто же, подумал Хьюго, может ходить под окном в такое время? Он собирался зажечь свет, но помедлил и подождал, напряженно вслушиваясь. Через секунду-другую в среднем из трех окон завиднелись очертания человека. Судя по всему, человек собирался войти в дом, и Хьюго подивился его наглости.
Сам он трусом не был. Мало того, он был и силен, и храбр. В Кембридже он однажды боксировал за университет в легком весе, а в Лондоне дал на чай швейцару таблетку аспирина. И этого мало; хотя он думал, что у Джона едва утолил жажду, на самом деле он был достаточно пьян. «Иногда, – пишет один известный врач, – виски не производит явного эффекта. Однако в других случаях действие его достаточно сильно, чтобы вызвать алкогольное отравление». Хьюго был явно отравлен. Он бы пылко отверг самую мысль о том, что он напился, наклюкался, даже надрался, но что до отравления, споров быть не могло.
Именно поэтому он живо обрадовался, когда многие хозяева скорей испугались бы. Он был готов откусить голову любому вору. Лучась и сверкая алкоголем, равно как и духом приключений, он зажег свет и увидел хилого человечка с нафабренными усиками.
– Остановись! – воскликнул он, мгновенно переселяясь в сцену из «Цезаря».
Грудь непрошеного пришельца раздирали разные чувства, но радости среди них не было. Если бы Твист страдал сердечной слабостью, он бы испустил дух, а так – застыл на месте, часто моргая.
Хьюго тем временем узнал в нем своего старого знакомца.
– Вот это да! – воскликнул он. – Старый добрый Твист! Целитель страждущих!
Он резво хихикнул. Память у него была хорошая, и он, тем самым, помнил, что этот человек чуть не сорвал прекраснейшую сделку и, в довершение бед, отказал ему в ничтожнейшей сумме. От такого субъекта можно ждать чего угодно, даже того, что он сочетает врачевание с воровством.
– Ну что ж! – сказал Хьюго. – Припомни мартовские иды! Припомни, как великий Юлий пал за справедливость.
«Кто его убил? Какой злодей посмел его коснуться, о справедливости и не помыслив? Ответь же мне, ничтожнейший из смертных!»
Твист нервно облизал губы. Он не совсем понял вопрос, но любые слова дошли бы до него как в тумане.
– Я мог бы душу выплакать из глаз! – сообщил Хьюго. Мог бы это сделать и Твист. С горечью вспоминал он, что пренебрег советом умнейшей сороки Вустершира. Однако сдаваться он не хотел. Да, Мыльный справился бы лучше, но Мыльного рядом не было. Пришлось взяться за дело, не обладая вкрадчивой манерой и красноречием сообщника.
– Вы меня удивили, – сказал он, криво улыбаясь.
– Еще бы!
– А я пришел к вашему дяде.
– Что?
– Пришел к дяде.
– Неправда. Ай-я-я-яй!
– Ну-ну! – начал Твист, тщетно пытаясь выразить гнев. Хьюго остановил его мановением руки.
– Я не боюсь твоей угрозы, Кассий, поскольку защищен доспехом чести. Как легкий ветерок, твои слова меня минуют. Для меня твой гнев – безумца борботанье, и богами клянусь, ты вылакаешь яд хандры, а там – и околеешь, как велит благая справедливость, – сказал Хьюго.
Твист растерялся, но не уступил.
– Наверное, вас удивило, что я вошел в окно. Понимаете, я звонил, но никто не услышал.
– Изыди, негодяй!
– Вы хотите, чтобы я ушел? – осведомился Твист, перед которым мелькнула надежда.
– Стойте, а то я дам вам по голове графином портвейна. И не мелькайте.
– Что-что?
– Не мелькайте. Вы как-то дергаетесь, а меня это раздражает. Не только это, между прочим. Что же еще? Забыл. Но скоро вспомню.
Хьюго мрачно нахмурился, и пришелец впервые ощутил, что хозяин не совсем в себе. Какой-то дикий блеск в глазах… Нет, нехорошо.
– Вспомнил, – сообщил Хьюго. – Усики.
– Усики?
– Или что там у вас под носом. Редкостная мерзость! При Цезаре, – сварливо пояснил Хьюго, – никто бы не дозволил такого беззакония. А хуже всего, – прибавил он, – что безобидный сельский дом вы назвали «Курс на здоровье». Батюшки, как же это я? Надо было, чтобы вы сейчас делали эти упражнения!
– Вероятно, – осведомился Твист, – ваш дядя еще на концерте?
Хьюго был потрясен.
– А вы там были? – грозно спросил он.
– Я? Нет.
– Вы уверены? А ну-ка посмотрите мне в глаза!
– Я и рядом не был!
– Что-то мне кажется, вы из этой банды. Вроде бы я вас узнаю.
– Ну что вы!
– Вы уверены?
– Да.
– Да? Все равно, вы измываетесь над несчастными толстяками. Так что – просим!
– Что?
– Согнитесь! – сказал Хьюго. – Растянитесь!
– Что-что?
– Растянитесь. Сперва – одно, потом – другое. Хочу послушать, как пуговицы будут отлетать, когда жилет ваш лопнет.
Мистер Твист вполне убедился, что блеск в глазах его собеседника исключительно неприятен. Переведя взор на мускулистое тело, он решил, что хозяина надо успокоить, чем бы ни были вызваны его требования, слабоумием или опьянением.
– Эй-эй! – напомнил о себе Хьюго, усевшись в кресло и закуривая. Манера его напоминала усталую беспечность султана, собравшегося позабавиться выходками шута.
Но беспечность – беспечностью, а блеск – блеском, и Твист уступил. Он согнулся, растянулся, какое-то время дергал руками и ногами, а Хьюго, выпуская клубы дыма, с томным одобрением смотрел на него.
– Теперь завяжитесь узлом, – сказал хозяин.
Твист скрипнул зубами. Тяжелее всего вспоминать былые услады; он же припомнил, как еще утром смеялся от всего сердца, глядя из окна на пациентов, которых дрессировал сержант Фланнери. Мог ли он помыслить, что ему придется проделывать эти упражнения? Мог ли он представить, как они мучительны для, скажем так, нетренированного человека?
– Минутку! – неожиданно сказал Хьюго.
Твист с удовольствием выпрямился, тяжело отдуваясь.
– Как насчет прекрасных мыслей? Есть они?
– Д-да.
– Спокойные, надеюсь?
– Д-д-да.
– Хорошо. Продолжайте.
Твист возобновил упражнения. Болело у него буквально все, но во тьму страданий проник слабый луч надежды. У любой ситуации есть плюсы и минусы. Минусы он уже знал, а плюсом можно считать то, что он оказался довольно близко
