Плоды земли - Кнут Гамсун
И вот отец с сыном едут дальше. Помощник Андресен стоит в дверях лавки и кричит:
– Счастливого пути!
Отец беспокоится о сыне и предлагает ему одному занять сиденье, но Элесеус наотрез отказывается и усаживается сбоку. Когда они проезжают мимо Брейдаблика, Элесеус вдруг вспоминает, что позабыл одну вещь.
– Тпру! Что такое? – спрашивает отец.
О, зонт, Элесеус позабыл дождевой зонт; не пускаясь в объяснения, он говорит только:
– Ну, делать нечего. Поезжай!
– Не повернуть ли?
– Нет, нет, поезжай дальше!
И все же чертовски досадно, что он стал так забывчив! А все из-за спешки, оттого, что отец ходил по участку и ждал его. Теперь Элесеусу придется покупать второй зонт, чтоб ходить с ним в Тронхейме, когда туда приедет. Что из того, что у него будет два зонта, какая разница. Но при этом он так рассердился на самого себя, что соскакивает на землю и идет пешком за телегой.
Так им и не удается поговорить как следует, потому что отцу приходится каждый раз оборачиваться и обращаться к сыну через плечо. Он спрашивает:
– Ты надолго уезжаешь?
Элесеус отвечает:
– Недели на три, самое большее на месяц.
Отец удивляется, как это люди не плутают в больших городах и не попадают невесть куда. Но Элесеус отвечает, что если говорить о нем, то он привык к городам и ни разу там не плутал, с ним этого никогда не случалось.
Отцу совестно сидеть одному, он говорит:
– Ну ладно, теперь правь ты, мне надоело!
Но Элесеус ни за что не хочет сгонять отца с сиденья, лучше он сядет с ним рядом. Но сначала они закусывают из большой отцовской котомки. Потом едут дальше.
Они подъезжают к двум нижним хуторам – сразу видно, что они уже недалеко от села: в обеих усадьбах на маленьких оконцах, выходящих на дорогу, белые занавески, а на коньках сеновала укреплены шесты для флага в честь Семнадцатого мая.
– А вон и сам Исаак! – говорят хуторяне, завидя проезжающих.
Наконец Элесеусу удается хоть немного отмахнуться от мыслей о собственной персоне и собственных делах, и он спрашивает:
– Ты за чем едешь сегодня?
– Гм! – отвечает отец. – Особенно ни за чем! – Но Элесеус ведь уезжает, стало быть, не беда, если он и узнает. – Да вот, еду за Йенсиной, кузнецовой дочкой, – признается отец.
– Чего тебе было ехать самому, разве не мог Сиверт съездить? – спрашивает Элесеус.
Вот тебе и раз, выходит, Элесеус ничего не понимает; неужто он думает, что Сиверт поехал бы к кузнецу за Йенсиной, после того как она так заважничала, что уехала из Селланро?
В прошлом году с сенокосом у них вышло неважно. Правда, Ингер здорово работала, как и обещала. Леопольдина тоже трудилась не покладая рук, к тому же у них были и конные грабли. Но сено – частью тяжелая тимофеевка, а луг для покоса широченный. В Селланро теперь большое хозяйство, у женщин много всякой другой работы, помимо уборки сена: обиходить скотину, вовремя приготовить еду, сварить сыр, сбить масло, постирать, испечь хлебы; мать с дочерью выбиваются из сил. Исаак не хотел пережить второе такое лето, он твердо решил, что Йенсина должна вернуться, если она свободна. Теперь Ингер тоже ничего не имела против, она опять образумилась и отвечала:
– По мне, делай как хочешь!
Ингер стала нынче куда как рассудительнее, великое дело вернуть себе разум, после того как его потеряешь. Ингер уже не нужно гасить сердечный жар, не нужно держать в узде свое тайное буйство, зима остудила ее, жар остался для домашнего пользования, она чуть-чуть пополнела, стала красивая, статная. Удивительная она женщина: не увядала, не отмирала по частям; может, оттого, что так поздно начала цвести. Бог знает, отчего так бывает, ничто не происходит по одной-единственной причине, на все имеется целый ряд причин. Разве не расточала похвалы Ингер жене кузнеца? За что осуждала ее жена кузнеца? Из-за своего изуродованного лица она упустила свою весну, потом ее посадили в искусственную клетку и на шесть лет оторвали от лета; но жизнь все еще оставалась в ней, и осень ее поэтому волей-неволей дала такие буйные побеги. Ингер была лучше всяких кузнечих, чуть побитая жизнью, чуть исковерканная, но хорошая от природы, добродетельная от природы…
Отец с сыном едут дальше, подъезжают к гостинице Бреде Ольсена и ставят лошадь под навес. Вечереет. Они входят в дом.
Бреде Ольсену удалось снять этот дом, тогда еще нежилой, принадлежавший торговцу, сейчас в нем устроены две комнаты и две каморки; дом неплохой и стоит на хорошем месте, заведение охотно посещают любители кофе и жители соседних сел и деревень, приезжающие к пароходу.
Кажется, на этот раз Бреде повезло, он попал на свое настоящее место, и этим обязан своей жене. Действительно, мысль о кофейне и гостинице пришла жене Бреде, когда она продавала кофе на аукционе в Брейдаблике, очень уж это было весело – торговать, чувствуя между пальцами скиллинги, наличные деньги. С тех пор как они обосновались здесь, дела идут отлично, жена Бреде продает теперь кофе всерьез и дает приют многим, у кого нет крыши над головой. Проезжие ее благословляют. Конечно, ей помогает дочь, Катрина, она уже взрослая девушка и отлично прислуживает; но, конечно, Катрине недолго осталось жить в родительском доме и прислуживать гостям. Но пока что оборот очень приличный, а это самое главное. Начало было хорошее и было бы еще лучше, если б их не подвел торговец, не привезя крендельки и печенье к кофе; тогда, в праздник Семнадцатого мая, все сидели и тщетно требовали хлеба и печенья к кофе! Это научило торговца заранее запасаться печеньем к сельским торжествам.
Семья Бреде и сам он кое-как кормятся своим предприятием. Частенько обед их состоит из кофе с черствым хлебом и печеньем, но это все-таки поддерживает жизнь, да и дети мало-помалу приобретают благородный, можно даже сказать, очень благородный вид. «Не у всех есть хлеб к кофе!» – говорят сельчане. Семья Бреде, по-видимому, живет хорошо, они даже держат собаку, которая трется промеж гостей, ластится, кормится лакомыми кусками из их рук и жиреет. Такая жирная собака – лучшая реклама кухни и стола в гостинице!
Сам Бреде Ольсен играет в своем доме роль хозяина, попутно успев упрочить и свое общественное положение. Он снова состоит приставом и постоянным спутником ленсмана и одно время исполнял свои обязанности весьма
