Дом разделенный - Перл С. Бак
И вот впереди замаячил конец года, и до встречи Юаня с Мэй Лин оставались уже считаные дни. В эти дни все, что он делал, было для него лишь способом скоротать время до каникул. Он по-прежнему трудился изо всех сил, но теперь даже любимые ученики в его глазах стали безжизненными и вялыми, и ему почти не было дела до того, чем они заняты и хорошо ли учатся. Вечером он рано ложился в постель, чтобы ночь прошла побыстрее, и рано вставал, чтобы начать и закончить день, но, несмотря на все его усилия, время тянулось медленно, словно кто-то остановил часы.
Как-то раз он отправился к Мэну, решив поехать домой вместе с ним, потому что на этот Новый год брата тоже наконец-то отпустили к родным. Хоть Мэн и мнил себя гордым революционером, которому нет дела до дома и родни, все же он в последнее время был беспокоен, мечтал о переменах, которые оказались ему не под силу, и оттого хотел повидать дом, поскольку ничем иным заняться все равно не мог. С того вечера, когда он ударил рикшу, они с Юанем не разговаривали. Казалось, он и вовсе забыл о том случае, ибо теперь у него нашелся иной повод для ярости: простой народ так обнаглел, что не желал праздновать Новый год в даты, назначенные новым правительством. Люди привыкли к лунному календарю, а новые молодые правители вздумали перенять у чужеземцев солнечный. На улицах стали вешать плакаты с приказанием веселиться и пировать в назначенные даты. Неграмотный народ собирался вокруг этих плакатов, слушал приказы, которые зачитывал вслух какой-нибудь ученый человек, и роптал: «Да разве можно закончить год в это время? Если мы отправим Кухонного бога наверх на целый месяц раньше срока, что подумают на небесах? Небеса ведь не знают заграничного солнца!» Так народ упрямился, и женщины не стряпали угощения, а мужчины не покупали листки красной бумаги с пожеланиями счастья, чтобы наклеивать их на двери своих домов.
Такая наглость со стороны народа страшно разозлила новых правителей, и они стали придумывать собственные пожелания – не старые глупые слова богов, а новые слова о величии революции. Они нанимали особых людей, чтобы те без спросу клеили красные квадраты на двери жилых домов.
Вот о чем думал Мэн в тот день, когда Юань приехал его навестить, и свою речь он окончил такими торжественными словами:
– Хотят они того или нет, мы отучим людей от старых предрассудков!
Юань молчал, не зная, что можно сказать, поскольку он мог взглянуть на происходящее с двух сторон.
Оставшиеся два дня Юань глядел по сторонам и действительно увидел, что на двери домов клеят новые пожелания. Никто не возражал. Люди наблюдали, как им на двери прилепляют красные бумажки, и ничего не говорили. Изредка кто-то позволял себе тихо фыркнуть, посмеяться или сплюнуть на землю, а после с демонстративным видом уходил, словно держа свои мысли при себе. Однако по всей стране народ упрямо продолжал работать, будто и слыхом не слыхивал ни о каких праздниках. Хотя все двери алели от бумажек с пожеланиями, простые люди их не замечали, продолжая каждое утро выходить на работу. И Юань невольно радовался этому и тайком улыбался, хотя знал, что Мэн борется за правое дело, и если бы Юаня спросили, он согласился бы, что народ должен подчиниться.
Однако даже незначительные мелочи теперь вызывали у Юаня улыбку, потому что он чувствовал: Мэй Лин на сей раз будет добрее и благосклоннее к нему. Хотя она не отвечала на его слова любви, все же она читала их и вряд ли тут же забывала – по крайней мере, он верил, что это не так. За всю жизнь Юань ни разу не начинал год в таком радостном и веселом расположении духа, потому что он возлагал на него большие надежды.
Даже Мэну с его обидами и недовольством не удалось омрачить его радость. В день отъезда двоюродные братья едва не рассорились, однако Юань не позволил этому случиться. На самом деле внутри у Мэна царил жестокий разлад, и оттого ему невозможно было угодить, все вокруг его раздражало. В поезде он моментально рассвирепел, увидев, как богач в толстой шубе занял вдвое больше места на сиденье, чем положено, и оттого его соседу, человеку потоньше, пришлось встать. Почти сразу Мэн ополчился и на тонкого соседа – за то, что тот молча все терпит. Юань уже не мог молча улыбаться происходящему и позволил себе ласковую шпильку в адрес брата:
– Ничем тебе не угодишь, Мэн! И богатые плохи тем, что они богаты, и бедные плохи тем, что они бедны!
Однако внутри у Мэна все так саднило, что он не выдержал даже этой ласковой шутки. В ярости повернувшись к Юаню, он свирепо зашептал:
– Да, и ты такой же! Готов стерпеть что угодно… Душа в тебе не горит, а еле теплится. В жизни не встречал таких слюнтяев. Тебе никогда не стать истинным революционером!
Злость Мэна не могла не задеть Юаня. Он ничего не ответил, потому что теперь все взгляды пассажиров были прикованы к Мэну: хоть тот и говорил очень тихо, чтобы его не услышали, лицо у него было такое злое и глаза так пылали под сведенными черными бровями, что люди невольно испугались Мэна, тем более из-за пояса у него торчал пистолет. Юань промолчал, однако не мог не признать, что в словах Мэна есть доля правды, и оттого они его задели, хотя он понимал, что Мэна что-то гложет изнутри и злится он вовсе не на брата.
Итак, Юань некоторое время сидел молча, глядя на проносящиеся за окном долины, холмы и поля, и сам не заметил, как погрузился в размышления о себе, своих желаниях и целях. Мэн прав, он не прирожденный революционер и никогда им не станет, потому что не умеет долго держать в себе зло и обиду. Да, он может вспылить и какое-то время гореть ненавистью, но потом быстро остывает. На самом деле он хочет тишины, чтобы спокойно делать свою работу. А лучшая работа для него – та, которую он делает сейчас. Лучшие часы его жизни были те, что он посвятил преподаванию и студентам… Пожалуй, если не считать тех часов, когда он писал своей возлюбленной…
Из таких мечтаний Юаня выдернул резкий и насмешливый голос Мэна:
– О чем думаешь, Юань? У тебя лицо растянулось в глупой улыбке, как у мальчишки, которому незаметно сунули в рот леденец!
Тут Юань не смог сдержать конфузливого смеха и мысленно выругал
