Победивший дракона - Райнер Мария Рильке
– У меня есть тетя, – заметила одна малышка, – и она мне иногда рассказывает.
– А-а, чепуха, – обрывает Ханс, – тети не считаются, они врут.
Все общество перепугалось, услышав это смелое, но неопровержимое утверждение. Ханс продолжал:
– Речь идет прежде всего о родителях, потому что в известной степени это их обязанность – учить нас уму-разуму; другие учат по собственной доброте, от них нельзя требовать. Но посмотрите: что делают наши родители? Со злыми разобиженными лицами они слоняются без дела, все не по ним, они кричат и ругают, но при этом настолько равнодушны, что если бы мир перевернулся, они бы и не заметили. У них, видите ли, имеется нечто, что они называют «идеалами». Может быть, «идеалы» – это такой вид детей, которые не могут оставаться одни и доставляют много хлопот; но тогда зачем заводить нас? Короче говоря, дети, я считаю: то, что родители нас забросили, конечно, печально. Но мы все бы перетерпели, если бы это не стало доказательством того, что взрослые вообще поглупели, отстали, как говорится, от жизни. Мы не в силах остановить их падение, поскольку в течение дня не можем оказать на них никакого влияния; мы поздно приходим из школы домой, и никто не может потребовать, чтобы мы усаживались и пытались заинтересовать их чем-то благоразумным. И без того одно горе, когда сидишь и сидишь под лампой, а мать никак не освоит теорему Пифагора. Тут уж ничего не поделаешь. Так взрослые становятся еще глупее… Не беда! Что мы при этом теряем? Образование? Они снимают друг перед другом шляпы, и, если при этом обнаруживается лысина, они смеются. И вообще: они постоянно смеются. Если бы мы не оказались благоразумными и время от времени не плакали, то не было бы никакого равновесия. При этом они высокомерны: они даже утверждают, что император взрослый. Я же в газетах читал, что король Испании – совсем дитя; и точно так со всеми королями и императорами – только не надо ничего себе внушать! Но наряду со всем ненужным у старших все-таки кое-что есть, что небезразлично и для нас: любимый Бог. Хотя я еще не видел его ни у кого из взрослых, но как раз это и настораживает. Мне думается, что они могли при своей рассеянности, хлопотливости и спешке где-нибудь его потерять. Но теперь он необходим как никогда. Без него ничего не может произойти: солнце не встанет, дети не народятся и даже хлеб закончится. И если у булочника что-то получается, значит, любимый Бог сидит и крутит огромную мельницу. Можно найти много доводов, почему Бог ничем не заменим. Но очевидно и то, что взрослые не заботятся о нем и, значит, за это должны взяться дети. Слушайте, что я придумал. Нас семеро. Если каждому из нас достанется носить с собой один день любимого Бога, то он на всю неделю окажется при нас, и все будут знать, где он находится.
И тут возникло великое затруднение. Как это осуществить? Можно ли держать любимого Бога в руке или засунуть в карман? Один мальчик рассказал:
– Я был в комнате один. Рядом со мной горела маленькая лампа, а я сидел на постели и шептал вечернюю молитву – очень громко. И тут в моих сложенных ладонях что-то шевельнулось – мягкое и теплое, как маленькая птичка. Я не мог разжать ладони, так как молитва еще не кончилась. Но мне было очень любопытно, и я дочитывал молитву страшно быстро. При слове «аминь» я сделал так (малыш развел руки и растопырил пальцы), но там ничего не оказалось.
И это все представили. Даже Ханс не находил никакой разгадки. Все уставились на него. И он вдруг сказал:
– Все это чистая глупость. Каждая вещь может стать любимым Богом. Только нужно ей сказать. – Он повернулся к рыжему мальчику, стоявшему ближе всех: – Зверь не может. Он убежит. Но вещь, сам видишь, остается на месте; ты входишь в комнату хоть днем, хоть ночью – она всегда там, она точно может быть любимым Богом.
Не сразу, но это всех убедило.
– Но нам нужен маленький предмет, чтобы его всегда носить с собой, иначе все потеряет смысл. А ну-ка, опустошите свои карманы.
Показались очень диковинные вещи: бумажные обрезки, перочинные ножи, ластики, писчие перья, веревки, маленькие камешки, болты, свистульки, щепки и многое другое, чего издалека не определишь и чему не подберешь название. И все эти вещи лежали в неглубоких детских ладонях, испуганные внезапной возможностью стать любимым Богом, а если какая-нибудь из вещичек хоть чуточку умела блестеть, она блестела, чтобы угодить Хансу. Выбор долго колебался. Наконец у маленькой Рези нашелся наперсток, который она забрала у своей матери. Он был светел, как из серебра, и благодаря своей красоте стал любимым Богом. Ханс сразу спрятал его в карман, поскольку с него начиналась очередь, и все дети целый день ходили за ним, гордые за него. Только вот с трудом договорились, кому наперсток достанется завтра, и Ханс предусмотрительно установил распорядок на всю неделю, чтобы не возникало никаких споров.
Эта затея, как стало ясно, оказалась весьма целесообразной. Тот, кто носил любимого Бога, узнавался с первого взгляда: он ступал тверже и свободней, и по его лицу так и читалось, что на дворе воскресенье. Первые три дня дети ни о чем другом не говорили. Каждую минуту кто-нибудь хотел увидеть любимого Бога, и если наперсток нисколько не изменился под воздействием своего великого звания, то его наперсткость теперь смотрелась всего лишь как скромное одеяние его истинной сущности. Все шло своим чередом. В среду его носил Пауль, в четверг – маленькая Анна. Наступила суббота. Дети играли в салки и сломя голову носились друг за другом, когда Ханс вдруг крикнул:
– У кого любимый Бог?
Все замерли. И смотрели друг на друга. Никто не помнил, у кого видел его в последние два дня. Ханс подсчитал по очередникам, выходило – маленькая Мария. И теперь все без всяких разговоров требовали у Марии любимого Бога. А что делать? Малышка обшарила все свои карманы. Ей только помнилось, что утром она его получила; а теперь он пропал, по всей видимости, во время игры она его и потеряла.
И когда все дети разошлись по домам, малышка осталась
