Джером Сэлинджер - Рассказы
- А почему Джоан воображала? - поинтересовалась Джинни.
- Почему? Да потому, что воображала. Откуда мне, к чертям, знать почему?
- Да, но я хочу сказать - почему вы так говорите?
Он устало повернулся к ней.
- Послушай. Я написал ей восемь писем, черт дери. В о -с е м ь. И она н и н а о д н о не ответила.
Джинни помолчала.
- Ну, может, она была занята.
- Хм. Занята. Трудится, не покладая рук, черт подери.
- Вам непременно надо все время чертыхаться?
- Вот именно, черт подери.
Джинни снова фыркнула.
- А вообще-то вы давно ее знаете? - спросила она.
- Довольно давно.
- Я хочу сказать - вы ей звонили хоть раз или еще там что? Я говорю звонили вы ей?
- Не-а...
- Вот это да! Так если вы ей никогда не звонили, и вообще...
- Не мог, к чертям собачьим.
- Почему? - удивилась Джинни.
- Н е б ы л тогда в Нью-Йорке.
- Да? А где же вы были?
- Я? В Огайо.
- А, вы были в колледже?
- Не, ушел.
- А, так вы были в армии?
- Не...
Рукой, в которой была зажата сигарета, Селинин брат похлопал себя по левой стороне груди.
- Моторчик, - бросил он.
- Вы хотите сказать - сердце? А что у вас с сердцем?
- А черт его знает. В детстве был ревматизм. Жуткая боль...
- Так вам, наверно, курить не надо? То есть, наверно, совсем курить нельзя, и вообще? Врач говорил моей...
- Ха, они наговорят!
Джинни ненадолго умолкла. Очень ненадолго. Потом спросила:
- А что вы делали в Огайо?
- Я? Работал на этом проклятом авиационном заводе.
- Да? - сказала Джинни. - Ну и как вам, понравилось?
- "Ну и как вам понравилось?" - передразнил он с гримассой. - Я был в восторге. Просто о б о ж а ю самолеты. Такие м и л я г и!
Джинни была слишком заинтересована, чтобы почувствовать себя обиженной.
- И долго вы там работали? На авиационном заводе?
- Да не знаю, черт дери. Три года и месяц.
Он поднялся, подошел к окну и стал смотреть вниз, на улицу, почесывая спину большим пальцем.
- Ты только глянь на них, - сказал он. - Идиоты проклятые.
- Кто?
- Да не знаю. Все!
- Если будете руку опускать, опять кровь пойдет, - сказала Джинни.
Он послушался, поставил левую ногу на широкий подоконник и положил порезанную руку на колено.
- Все тащатся на этот проклятый призывной пункт, - объявил он, продолжая глядеть вниз, на улицу. - В следующий раз будем воевать с эскимосами. Тебе это известно?
- С кем? - удивилась Джинни.
- С э с к и м о с а м и... Разуй уши, черт подери.
- Но почему с эскимосами?
- Да не знаю. Откуда, к чертям собачьим, мне знать? Теперь все старичье погонят. Ребят лет под шестьдесят. Кому нет шестидесяти, брать не будут. Дадут им укороченный рабочий день, и все дела. Сила!
- Ну, в а с все равно не возьмут, - сказала Джинни без всякой задней мысли, но, не успев закончить фразу, поняла, что говорит не то.
- Знаю, - быстро ответил он и снял ногу с подоконника.
Приподняв раму, он вышвырнул сигарету на улицу. А покончив с этим, повернулся к Джинни:
- Эй, будь другом. Тут придет один малый, скажи - я буду готов через минуту, ладно? Только побреюсь, и все. Идет?
Джинни кивнула.
- Мне поторопить Селину или как? Она знает, что ты здесь?
- Да, знает, - ответила Джинни. - Я не тороплюсь, спасибо.
Брат Селины кивнул. В последний раз внимательно оглядел порез, словно прикидывая, сможет ли в таком состоянии дойти до своей комнаты.
- Почему вы его не залепите? Есть у вас пластырь или еще что-нибудь?
- Не-а. Ладно, не переживай.
- И он побрел из гостиной. Но очень скоро вернулся, неся половину сандвича.
- На, ешь, - сказал он. - Вкусно.
- Но я, правда, совсем не...
- А ну е ш ь, черт возьми. Не отравил же я его, и все такое.
Джинни взяла сандвич.
- Спасибо большое, - сказала она.
- С курицей, - пояснил он, стоя на Джинни и внимательно на нее глядя. - Купил вчера вечером в этой дурацкой кулинарии.
- На вид очень аппетитно.
- Ну вот и ешь.
Джинни откусила кусочек.
- Вкусно, а?
Джинни глотнула с трудом.
- Очень, - сказала она.
Селинин брат кивнул. Он рассеянно озирался, почесывая впалую грудь.
- Ладно, пожалуй, я пойду оденусь... Господи! Звонят. Так ты не робей!
И он вышел.
Оставшись одна, Джинни, не вставая с дивана, огляделась по сторонам: куда бы выбросить или спрятать сандвич? В коридоре послышались шаги, и она сунула сандвич в карман пальто.
В гостиную вошел молодой человек лет тридцати с небольшим, не очень высокий, но и не низкий. По его правильным чертам, короткой стрижке, покрою костюма и расцветке фулярового галстука нельзя было сказать сколько-нибудь определенно, кто он такой. Может, он сотрудник - или пытается попасть в сотрудники - какого-нибудь журнала. Может, участвовал в спектакле, который только что провалился в Филадельфии. А может, служит в юридической фирме.
- Привет! - дружелюбно обратился он к Джинни.
- Привет.
- Фрэнклина не видели? - Он бреется. Просил передать, чтобы вы его поджидали. Он вот-вот выйдет.
- Б р е е т с я... Боже милостивый! - молодой человек взглянул на свои часы. Потом опустился в оббитое красным шелком кресло, закинул ногу на ногу и поднес ладони к лицу. Прикрыв веки, он принялся тереть их кончиками пальцев, словно совсем обессилел или долго напрягал глаза. - Это было самое ужасное утро в моей жизни, - объявил он, отводя руки от лица. Говорил он горловым, сдавленным голосом, словно был слишком утомлен,чтобы произносить слова на обычном диафрагмальном дыхании.
- Что случилось? - спросила Джинни, разглядывая его.
- О-о, это слишком длинная история. Я никогда не докучаю людям разве только тем, кого знаю по меньшей мере тысячу лет. - Он рассеянно и недовольно посмотрел в сторону окон. - Да, больше я уже не буду воображать, будто хоть сколько-нибудь разбираюсь в человеческой натуре. Можете передавать мои слова кому угодно.
- Да что же случилось? - снова спросила Джинни.
- О боже. Этот тип, он жил в моей квартире месяцы, месяцы и месяцы. Я о нем даже говорить не хочу... Этот п и с а т е л ь! - с удовлетворением произнес он, вероятно, вспомнив хемингуэевский роман, где это слово прозвучало как брань.
- А что он такого сделал?
- Откровенного говоря, я предпочел бы не вдаваться в подробности, заявил молодой человек. Он вынул сигарету из собственной пачки, оставив без внимания прозрачный ящичек с сигаретами, и закурил от своей зажигалки. В его руках не было ни ловкости, ни чуткости, ни силы. Но каждым их движением он как бы подчеркивал, что есть в них некое особое, только им присущее изящество, и очень это непросто - делать так, чтобы оно не бросалось в глаза. - Я твердо решил даже не думать о нем. Но я просто в ярости, - сказал он. - Появляется, понимаете ли, этот гнусный типчик из Алтуны, штат Пенсильвания, или еще откуда-то из захолустья. Вид такой, будто вот-вот умрет с голоду. Я проявляю такую сердечность и порядочность - пускаю его к себе в квартиру, совершенно м и к р о с к о п и ч е с к у ю квартирку, где мне и самому повернуться негде. Знакомлю его со всеми моими друзьями. Позволяю ему заваливать всю квартиру этими ужасными рукописями, окурками, редиской и еще бог знает чем. Знакомлю его с директорами всех нью-йоркских театров. Таскаю его вонючие рубашки в прачечную и обратно. И в довершение всего... - Молодой человек внезапно умолк. - И в награду за всю мою порядочность и сердечность, - снова заговорил он, - этот тип уходит из дому часов в пять утра, даже записки не оставляет и уносит с собой решительно все, на что только смог наложить свои вонючие грязные лапы. - Он сделал паузу, чтобы затянуться, и выпустил дым изо рта тонкой свистящей струйкой. - Я не хочу даже говорить об этом. Право же, не хочу. - Он взглянул на Джинни. - У вас прелестное пальто, - сказал он, поднявшись с кресла. Подойдя к Джинни, он взялся за отворот ее пальто и потер его между пальцами. - Прелесть какая. Первый раз после войны вижу к а ч е с т в е н н у ю верблюжью шерсть. Разрешите узнать, где вы его приобрели?
- Мама привезла мне его из Нассо.
Молодой человек глубокомысленно кивнул и стал пятиться к своему креслу.
- Это, знаете ли, одно из немногих мест, где можно достать к а ч е с т в е н н у ю верблюжью шерсть. - Он сел. - И долго она там пробыла?
- Что? - спросила Джинни.
- Ваша мама долго там пробыла? Я потому спрашиваю, что м о я мама провела там декабрь. И часть января. Обычно я езжу с ней, но этот город был такой суматошный - я просто не мог вырваться.
- Она была там в феврале, - сказала Джинни.
- Изумительно. А где она останавливалась? Вы не знаете?
- У моей тетки.
Он кивнул.
- Разрешите узнать, как вас зовут? Полагаю, вы подруга сестры Фрэнклина?
- Мы из одного класса, - сказала Джинни, оставляя первый вопрос без ответа.
- Вы не та знаменитая Мэксин, о которой рассказывает Селина?
- Нет, - ответила Джинни.
Молодой человек вдруг принялся чистить ладонью манжеты брюк.
- Я с ног до головы облеплен собачью шерстью, - пояснил он. - Мама уехала на уикенд в Вашингтон и водворила своего пса ко мне. Песик, знаете ли, премилый. Но что за гадкие манеры! У вас есть собака?
