Плоды земли - Кнут Гамсун
– Вы недостаточно глубоко бурили! – сказал он, словно вычитал это из своих бумаг.
– Это верно, – тотчас же согласились господа, а инженер спросил:
– Откуда вам это известно, Гейслер? Ведь вы-то совсем не бурили?
Гейслер улыбнулся, словно пробурил земной шар на двести метров в глубину, а потом взял да и засыпал скважину.
Они пробыли в Селланро до полудня, обговаривая дело и так и этак, и уже начали посматривать на часы. Гейслер дал себя уговорить и снизил цену до четверти миллиона, но ни на грош больше. Должно быть, они всерьез обидели его, они исходили из того, что ему бы только продать скалу, он вынужден ее продать, но это было совсем не так, разве они не видят, что вот он перед ними – почти такой же важный и богатый, как они!
– Пятнадцать – двадцать тысяч тоже хорошие деньги, – сказали господа.
Гейслер не отрицал этого – особенно когда они нужны, – но двести пятьдесят тысяч больше.
Тут один из господ заметил, не иначе как для того, чтоб немножко вернуть Гейслера на землю:
– Между прочим, мы привезли вам поклон от родных госпожи Гейслер из Швеции.
– Благодарствуйте! – ответил Гейслер.
– Кстати, – сказал другой господин, видя, что ничто не помогает, – ведь это же не золото, это колчедан. Четверть миллиона!
Гейслер кивнул:
– Верно, колчедан.
Тут уж все господа разом потеряли терпение, пять крышек часов разом раскрылись и снова захлопнулись, и теперь уж некогда было шутить, настало время обедать. Господа не пожелали обедать в Селланро, а отправились обратно на рудник, кушать свой собственный обед.
Тем и закончилось свидание.
Гейслер остался один.
Интересно, о чем это он раздумался? Может, вовсе ни о чем, может, ему все это было неинтересно и он ни о чем не думал? Ничего подобного, думал, но при этом не проявлял ни малейшего беспокойства. После обеда он сказал Исааку:
– Я собираюсь сходить на мою гору и хотел бы взять с собой Сиверта, как в прошлый раз.
– Хорошо, – тотчас же ответил Исаак.
– Нет. У него другие дела.
– Он немедля пойдет с вами! – сказал Исаак и позвал Сиверта.
Гейслер поднял руку и коротко сказал:
– Не надо.
Он расхаживал по двору, несколько раз подходил к каменщикам и заводил с ними оживленный разговор. Как ему удавалось так собой владеть, ведь только что его занимало такое важное дело! Может быть, жизнь Гейслера долгие годы была столь шаткой и ненадежной, что для него уже никакой риск не был страшен, он не боялся никаких ударов судьбы.
Все было делом случая. Продав маленький рудный участок родственникам жены, он сейчас же купил всю прилегающую к нему гору. Зачем он это сделал? Чтобы посердить владельцев земельных участков, сделавшись их ближайшим соседом? Поначалу он, вероятно, хотел обеспечить за собой маленькую полоску земли на южной стороне озера, где, скорее всего, расположился бы рудничный поселок, в случае если бы началась разработка руды; хозяином же горы он стал потому, что она почти ничего не стоила, и потому, что ему не хотелось затевать сложную процедуру по размежеванию, которая наверняка затянулась бы на долгие месяцы. Он сделался горным королем из безразличия, маленький участок под бараки и машины превратился в огромную империю, протянувшуюся до самого моря.
В Швеции его первый маленький рудный участок то и дело переходил из рук в руки, и Гейслер был хорошо осведомлен о его судьбе. Разумеется, первые его владельцы совершили глупую покупку, чудовищно глупую, семейный совет, ничего не понимая в горном деле, не обеспечил за собой достаточно большого участка, им хотелось только откупиться от некоего Гейслера и избавиться от его близости. Да и новые владельцы показали себя не меньшими забавниками, люди богатые и солидные, почему бы им не позволить себе за пирушкой шутку и не купить участок развлечения ради, Господь их знает! Когда же произвели разведочные работы и дело оказалось серьезным, перед ними вдруг встала стена: Гейслер.
«Сущие дети!» – должно быть, размышлял Гейслер, он здорово расхрабрился и ходил задрав нос. Правда, господа старались охладить его, они полагали, что перед ними нищий, и намекнули о каких-то пятнадцати – двадцати тысячах, – ну как есть дети, они еще не знают Гейслера. А он вот каков!
В тот день господа больше не приезжали, верно, сочли за благо не проявлять слишком большой горячности. Они приехали на следующее утро в сопровождении вьючных лошадей, господа направлялись в обратный путь. Но тут оказалось, что Гейслер ушел.
– Гейслер ушел?
Сидя на лошадях, трудно было что-либо решить, пришлось слезть и подождать. Куда же ушел Гейслер? Никто не знал, он ведь ходил повсюду, весьма заинтересовавшись хозяйством в Селланро, в последний раз его видели у лесопилки. За ним послали нарочных, но Гейслер, должно быть, ушел далеко, потому что сколько его ни звали, так ни разу и не откликнулся. Господа нетерпеливо смотрели на часы и поначалу очень сердились.
– Не сидеть же нам здесь дураками и ждать! – говорили они. – Если Гейслер решил продавать гору, так должен быть на месте!
Но мало-помалу их досада улеглась, они даже стали находить во всем этом что-то забавное – вот ведь незадача, того и гляди заночуем где-нибудь на скалах!
– Великолепно! – восклицали они. – Когда-нибудь наши семьи отыщут тут наши кости!
В конце концов Гейслер явился. Он ходил прогуляться, сейчас возвращается прямо с летнего загона.
– Похоже, и летний загон для тебя уже маловат, – обратился он к Исааку. – Сколько у тебя там всего скотины? – продолжал он, в то время как господа стояли с часами в руках! Гейслер был заметно красен лицом, словно выпил спиртного.
– Ух, ну и разогрелся же я от ходьбы! – заявил он.
– Мы ожидали застать вас дома, – сказал один из господ.
– Вы же меня не предупредили, – ответил Гейслер, – иначе я был бы на месте.
Ну а как же сделка? Согласен ли Гейслер принять сегодня разумное предложение? Не каждый ведь день предлагают ему пятнадцать или двадцать тысяч крон, а?
Этот новый намек сильно задел Гейслера. Ну что за манеры! Но господа, верно, не говорили бы так, если б не были сердиты, а Гейслер не побледнел бы лицом, если б не успел побывать в одном пустынном местечке, где лицо его сильно покраснело. Теперь же он побледнел и холодно ответил:
– Я не хочу называть цену, возможно подходящую для господ, но я знаю цену, какую хочу получить сам. Я не желаю больше слушать детскую болтовню! Моя цена та же,