Весна священная - Алехо Карпентьер
Ах!—Тетушка вздохнула.—Загадки души человеческой...» Комната моя, сказала тетушка, по-прежнему в моем распоряжении. Все бумаги, книги, рисунки лежат на своих старых местах... Я отвечал, что думаю поселиться где-нибудь в Старой Гаване, хочется, чтоб из окон виден был порт. Да. Сниму себе квартиру в каком-нибудь старом особняке колониальных времен с высоким фундаментом и цветными стеклами, обставлю ее по своему вкусу. Потому что, надобно вам сказать, я женат (тут я солгал, у нас с Верой и речи не было о брачном контракте). Услышав новость, тетушка нахмурилась, весьма возможно, она за моей спиной что-то затевала — предназначала мне в жены богатую невесту, которой достанется в наследство фармацевтическая фабрика или сахарные плантации. Теперь планы ее рухнули. «Откуда же ты ее выкопал?» — «В Париже познакомились».— «Француженка?» — «Русская». Вот когда начались рыдания, вопли, страдания, тетушка схватилась за голову: «Русская? Как русская?» — «Она белая».— «Белая? То есть как — белая? По убеждениям или кожа у нее белая?» — «И то, и другое». У тетушки был дар, каким, говорят, обладала Элеонора Дузе — мгновенно переходить от бурных приступов слез к полнейшему спокойствию. Совершенно ровным голосом она спросила: «Католичка?» — «Да» (и снова я солгал).— «Интересная?» — «На мой взгляд, да»?—«А семья у нее приличная, там, у нее на родине?» — «Отец — великий князь, разоренный революцией» (опять ложь, Вера была дочерью купца из Баку, торговавшего мануфактурой).— «Чем-нибудь занимается?»— «Танцует». Тетушка снова возвысила голос: «В варьете?»— «Нет. Она занимается классическим балетом».— «Что-то вроде Павловой, значит?» — «Да, что-то вроде».— «А она собирается выступать здесь как артистка?» (И сколько презрения в этом слове!)—«Нет, она, может быть, откроет балетную школу». Тетушка как будто успокоилась: «Ладно, там посмотрим». Конечно, на взгляд тетушки, ни к чему кубинцу жениться на европейской женщине, все равно толку не будет. На испанке—дело другое, если только она хорошего рода, ведь, как ни говори, общая родина, общий.язык, религия, paca-то одна... Француженки и итальянки очень уж распутные, да еще вдобавок чересчур высокого о себе мнения, только и знают, что осуждать нас, и обычаи-то наши им не нравятся, и жизнь наша не по вкусу. С немками и уроженками Скандинавии и вовсе не столкуешься, даже с англичанками и американками надо держать ухо востро, хотя бывают очень удачные браки с американками («потому что у кубинцев и у янки, принадлежащих к хорошему обществу, много 217
общего в идеалах...»). Ну, а чтобы на русской жениться — такого случая еще не бывало. «Русские — они из другого теста. Нам с ними и раэговаривать-то не о чем. Не понимают они ни жизни нашей, ни, культуры, ни вкусов, ни интересов... Вечно они толкуют: «Там, в России... Там, в России...» Можно подумать, будто Россия и в самом деле что-то значит в этом мире!.. Ну ладно. Ты приведи ее сюда. Посмотрим хотя бы, как она воспитана, умеет ли держаться в приличном обществе». Переждали десять дней, а потом решили подвергнуть «мою супругу» испытанию и пригласили нас на обед («вечерние туалеты необязательны») в особняк на Семнадцатой улице. “Ce sera en veston” —сообщила мне тетушка по телефону, так что не пришлось заботиться о вечернем платье да о dinner-jacket1 2... Ровно в восемь часов вечера мы с Верой входили в красивый салон с попугаями на стенах во вкусе венского рококо; тут нас чрезвычайно тепло встретили люди, помнившие меня" совсем малышом, крошкой; все это были видные господа, сравнительно недавно достигшие высокого положения; засим я был окружен целым роем двоюродных сестер (плодовиты женщины поколения моей матушки! Их воспитывали на испанский лад, и акт произведения на свет ребенка считали они делом богу угодным, за которое прощаются многие грешки, скрытые от исповедника...); подруги моих детских и отроческих забав были уже замужем и имели детей, другие же, много моложе, которых я оставил в носочках и с бантами в косичках, превратились во взрослых девиц, и мне оставалось лишь любоваться ими... Посыпались вопросы о Европе, где я провел несколько лет, такие пустые, что я догадался вскоре — тетушка, видимо, предупредила сестер, они весьма непринужденно избегали всякого упоминания об Испании и об испанской войне, что кончилась всего пять месяцев тому назад. Явился издатель «Диарио де ла Марина»; он извинился за опоздание — «пришлось менять первую полосу», так как только что получена «сенсационная новость»; все перешли в столовую; здесь Вера, как я заметил, была поражена богатством и безукоризненным изяществом сервировки, она не ожидала увидеть в наших местах стол, накрытый и украшенный с таким тонким вкусом. Должен признаться, восхищение Веры немного польстило мне, по правде говоря, я не раз слышал ее рассказы о банкетах, которые устраивал после спектаклей Дягилев, где в 1 В пиджаках (франц.). 2 Смокинге (англ.). 218
качестве почетных гостей присутствовали Стравинский и Кокто, и, на мой взгляд, в них было немало дурного вкуса, свойственного московским выскочкам образца 1909 года; вне своего есте-. ственного контекста эти банкеты казались мне похожими на «барские пиры» с шампанским и икрой, хорошо нам известные из книг русских сатириков. Повторяю: я был рад, что Вера восхищена; как ни сурово судил я людей своего круга—за неумение разбираться в живописи, например,— я все же признавал, что там, где речь идет о материальной стороне существования, кубинская буржуазия отличается необычайной утонченностью. Люди эти не были аристократами ни по уровню культуры, ни по идеалам, но, когда дело касалось еды, причесок, моды, комфорта, умения вести дом и наслаждаться «nourritures terrestres» тут они, без всякого сомнения, проявляли истинный аристократизм. Как только
