Роберт Персиг - Лайла (Исследование морали)
3
Тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Боже мой, как пронеслись эти годы!
Он подумал, каким стал бы теперь Дусенберри, если бы дожил до сих пор. Ничего, пожалуй, особенного. Еще до того, как он умер, были признаки, что он катится под гору, что он был в расцвете сил примерно в то время, как Федр знал его в Бозмене, штат Монтана, когда они оба работали на факультете английского языка.
Дусенберри родился в Бозмене и там же закончил университет, но после двадцати трех лет работы преподавателем он преподавал лишь три раздела композиции у первокурсников, никаких курсов по литературе, никаких сложных курсов по композиции. Академически его уже давно поместили в категорию ТРУДНЫЕ тех преподавателей, от которых факультет с удовольствием избавился бы. От категории МУСОР его спасал лишь постоянный контракт. Он очень мало общался с остальными преподавателями. Все в какой-то мере сторонились его.
И это казалось Федру странным, ибо в разговорах с ним он был довольно общительным. Иногда он казался отчужденным с высоко поднятыми бровями и опущенным ртом, но когда Федр узнал его поближе, то Дусенберри оказался довольно разговорчивым, похожим на взволнованную, радостную тетушку, старую деву. В нем было нечто "женственное", женоподобное и несколько сварливое, и поэтому Федр подумал, что поэтому остальные относятся к нему так пренебрежительно. В те времена считалось, что монтанцы должны выглядеть, как ковбои с рекламы Мальборо, но со временем Федр понял, что не это было причиной отчуждения. Дело было в общей эксцентричности Дусенберри. С годами мелкие черты эксцентричности на таком небольшом факультете могут перерасти в большие разногласия, а у Дусенберри эти отличия были вовсе не мелкими. Самая крупная из них, о которой Федр слыхал не раз, произносилась так: "А, да, Дусенберри... Дусенберри со своими индейцами".
Когда Дусенберри упоминал о сотрудниках факультета английского языка, то говорил с таким же сарказмом: "Ну да, английский факультет". Но он вообще редко говорил о них. С неподдельным энтузиазмом он говорил только на одну тему об индейцах, в частности об индейцах роки-бой, из Чиппева-кри на канадской границе, о которых он писал докторскую диссертацию по антропологии. Он давал понять, что кроме двадцати одного года, когда он подружился с индейцами, из своих двадцати трех работы преподавателям, все остальное было лишь пустой тратой времени.
Он был консультантом для всех студентов-индейцев в университете, и занимал этот пост с незапамятных времен. Студенты были связующим звеном. Он специально знакомился с их семьями, навещал их и пользовался этим, чтобы проникнуть в их жизнь.
Все выходные и отпуска он проводил в резервациях, принимал участие в их церемониях, выполнял для них различные поручения, возил их детей в больницу, когда те болели, заступался за них перед властями, когда те попадали в беду, больше того, он совсем затерялся в обычаях и личностях, тайнах и секретах этого народа, который он любил в сто раз больше, чем свой собственный.
Через несколько лет, когда он закончит диссертацию, он совсем бросит факультет английского языка и будет преподавать антропологию. Можно было полагать, что это будет для него удачным выходом, но из того, что Федр слышал, уже было очевидно, что этого не будет. Он был эксцентриком не только в области английского, но и в области антропологии.
Главное в его эксцентричности кажется состояло в том, что он отказывался признавать "объективность" в качестве антропологического критерия.
Это было похоже на то, как бы сказать, что папе нет места в католической церкви.
В американской антропологии это была самая худшая ересь, и Дусенберри об этом немедленно сообщили. Все американские университеты, куда он обращался со своей диссертацией, отвергли его. Но вместо того, чтобы отступиться от своей веры, он пошел в обход всей американской университетской системы к профессору Аке Гульдкранцу из старейшего шведского университета в г. Упсала и собирался защищать докторскую там. Когда Дусенберри говорил об этом, на лице у него появлялась улыбка типа "знает кошка, чье мясо съела". Американец, получающий степень доктора по антропологии американских индейцев в Швеции? Это просто смехотворно!
"Трудность с объективным подходом, - говорил Дусенберри,- состоит в том, что таким образом мы не можем многому научиться... Познавать индейцев можно только любя их, стараясь завоевать их любовь и уважение... тогда они сделают для вас почти все, что угодно... Но если вы этого не делаете..." Он качал при этом головой и мысли его уносились куда-то далеко.
"Видал я таких "объективных" работников на резервациях, - говорил он,они совершенно ничего не добивались..."
Есть такой псевдонаучный миф, что, когда вы "объективны", то просто исчезаете с лица земли и видите все в неискаженном свете, так, как оно и есть в действительности, как господь-бог с небес. Но это чепуха. Когда человек объективен, его отношение удалено. На лице у него появляется какое-то каменное, отстраненное выражение.
А индейцы это видят. И видят это лучше нас. А когда они замечают это, то это им не нравится. Они понятия не имеют, какого черта нужно этим "объективным"
антросам, становятся подозрительными, замыкаются в себе и больше ничего не говорят...
Или же городят всякую чепуху... которой вначале, несомненно, верит множество антросов, поскольку они получили её "объективно"... а индейцы иногда посмеиваются у них за спиной.
Некоторые из этих антропологов добиваются большой известности по своему направлению,- говорил Дусенберри,- поскольку они знакомы со всем этим жаргоном.
Но в действительности они знают гораздо меньше того, что они предполагают. И особенно они не любят людей, которые говорят им об этом... что я и делаю..."- посмеиваясь добавил он.
Вот почему я не объективен в отношении индейцев,- продолжал он. - Я верю в них, а они верят в меня, в этом-то вся и разница. Они говорили мен такие вещи, какие не стали бы рассказывать никому из белых людей, ибо они знают, что я никогда не употреблю этого против них. И совершенно разный подход к ним. Сначала индейцы - а потом уж антропология....
Это меня в значительной степени ограничивает. Есть очень много такого, чего я не могу сказать. Лучше уж много знать и мало говорить, мне кажется, чем мало знать и много болтать... Вы не согласны?"
Поскольку Федр был новичком на факультете, Дусенберри проявил к нему жгучий интерес. Дусенберри был любопытен во всем, и чем лучше он узнавал Федра, тем больше росло его любопытство. Здесь к удивлению Дусенберри появился некто даже еще более отстраненный, чем он сам, некто, защитивший диплом по философии в Бенаресе в далекой Индии. Господи, такой человек понимает кое-что в культурных различиях. И что самое главное, у Федра кажется был очень аналитический ум.
"У меня-то вот этого нет,- отметил Дусенберри. - У меня тома знаний об этих людях, но я не могу построить из них структуру. У меня просто другой склад ума."
Так что при любой возможности он часами изливал в уши Федру сведения об американских индейцах в надежде получить обратно какую-нибудь обобщающую структуру, некую картину того, что это значит в более крупном масштабе. Федр слушал, но никаких ответов у него так и не было.
Дусенберри особенно беспокоила индейская религия. Он был уверен, что в ней есть объяснение того, почему индейцы так медленно интегрируются в окружающую их культуру белых людей. Он замечал, что племена, где была самая сильная религиозная практика, по стандартам белых были самыми "отсталыми", и ему хотелось, чтобы Федр нашел некоторое теоретическое обоснование этому. Федр полагал, что Дусенберри возможно прав, но не мог придумать никакой теоретической основы и вообще считал весь этот тезис довольно скучным и академичным. В течение более года Дусенберри и не пытался исправить такое впечатление. Он просто продолжал накачивать Федра сведениями об индейцах, но не получал от него никаких идей. А затем, за несколько месяцев до того, как Федру предстояло уехать из Бозмена и преподавать в другом месте, Дусенберри заявил ему: " Тут есть кое-что, мне кажется, я должен вам показать".
- Где? - спросил Федр.
- В резервации Северный Чейенн, около Басби. Вы бывали там?
- Нет,- ответил Федр.
- Ну, место там довольно гиблое, но я обещал свозить туда несколько студентов и вам следует тоже поехать с нами. Я хочу, чтобы вы посмотрели на собрание Родной американской церкви. Студенты на нем присутствовать не будут, но вам следует.
- Вы хотите меня обратить? - шутливо спросил Федр.
- Возможно,- ответил Дусенберри.
Дусенберри пояснил, что они будут сидеть в вигваме всю ночь напролет вплоть до восхода солнца. После полуночи, если захочет, Федр сможет уйти, но до этого выйти не позволят никому.
- И что же мы будем делать всю ночь? - спросил Федр.
