Экхаут Ван - Молчать нельзя
- Вам кого?- спросила она хмуро.
- Геню Тадинскую!- хрипло ответил Януш. - Геня Тадинская живет здесь?
- Я акушерка,- ответила женщина.
- Значит?. . - спросил он нетерпеливо.
- У нее родился сын. Чудесный малыш. Вес...
- Я должен ее видеть! Видеть их обоих!- перебил Януш, унимая дрожь, и попытался пройти в дом, отталкивая женщину.
- Но кто ты?- . спросила она, преграждая путь.
- Ее муж,- ответил Януш,- Муж Гени.
По широкой каменной лестнице он вбежал наверх и нерешительно остановился у двери, ведущей в их комнату. Их комната! Комната, в которой был зачат их ребенок. Они были так счастливы, несмотря на войну. В этой комнате царили взаимная нежность и любовь, полное взаимопонимание и целомудренная близость.
Вдруг он Представил, как ужасно сейчас выглядит. Полуоборванный и весь пропахший потом. Когда же он мылся последний раз по-настоящему? Геня вряд ли узнает его. Дрожащей рукой он открыл дверь и застыл, не в силах сдвинуться с места.
Боже мой! Какая ослепительная чистота! Какой идеальный порядок! Веселые светло-серые обои. Начищенная до блеска кровать, белоснежные простыни. И его Геня! Счастливая юная мать с ребенком у белой пышной груди!
- Проклятие!- прошептал Януш. Он не мог найти других слов после пяти месяцев лишений, после пяти месяцев разлуки со своим счастьем. "Проклятие... " Горячие слезы навернулись на глаза. В горле застрял комок, он проглотил его и повторил: - Проклятие!
- Януш!- воскликнула Геня, широко раскрыв глаза. - О Януш!
Ребенок захлебнулся и закашлялся.
- Мальчик?- спросил Януш.
Ему хотелось сказать многое, но слов не было. Он не. мог оторвать взгляда от Гени и ребенка, снова прильнувшего к груди. Голова кружилась.
- Конечно, мальчик!- ответила Геня с гордостью.
"Она пополнела",- подумал Януш. Его маленькая девочка превратилась в цветущую женщину, стала еще прекраснее, чем была в его одиноких мечтах. Это его несколько пугало. Теперь он не осмелится прикоснуться к ней.
- Иди же сюда, чудак,- нежно позвала Геня. - Подойди к нам.
- Я очень грязный,- ответил Януш. - Не стригся и не мылся целую вечность, неделями спал одетый.
- Ну иди же!- повторила Геня почти повелительно и продолжала, гордая и счастливая:- Погляди, как он сосет, этот маленький обжора. Акушерка говорит, что у меня молока - как у дойной коровы.
Януш осторожно, не спеша прикрыл за собой дверь и нерешительно приблизился к видению, которое часто представало перед ним в дни одиночества. Ему не верилось, что все это происходит не во сне, а наяву. Он с опаской вдыхал родной воздух комнаты и постепенно возвращался к прошлому счастью. В смущении он остановился у кровати, смотрел, не сводя глаз с прекрасного лица своей темноволосой жены, которая стала похожа на мадонну. Он смотрел на белую грудь, и на крошечную ручку, лежащую на ней, и на жадно сосущий ротик. Смотреть не было сил. Неужели эта изумительная женщина - его жена? Неужели они были близки? И это маленькое существо - его сын?
- Ну хватит с тебя, ненасытный,- сказала Геня, от'няла малышку от груди и, гордо держа его в руках, повернулась к Янушу: - Он как две капли воды похож на тебя, Януш. Может быть, ты все-таки поцелуешь меня?
Она протянула руку. Тонкую, нежную, белую руку. Этого он уже не вынес, упал на колени и покрыл руку поцелуями. Их лица оказались рядом.
- Я грязный,- шептал он. - От меня, наверное, пахнет самогоном...
Но губы были уже рядом с ее губами. Милые мягкие губы его Гени. В ее поцелуе было столько любви и нежности, что он чувствовал себя с каждой секундой все беспомощнее. Она была сказочной феей, а он напоминал лешего. Его облик не гармонировал с чистотой комнаты и красотой молодой матери.
- Откуда ты узнал?- спросила Геня. - Как тебе удалось прийти?
- Мне сказали,- ответил он неопределенно и прижался головой к ее плечу. Она гладила его заросшее лицо. Как хорошо и в то же время страшно! Как теперь вернуться обратно в леса с воспоминаниями о прикосновении ее пальцев, о вкусе ее поцелуев на своих губах?
- Ты изменилась,- сказал он.
Но изменился он сам. В течение пяти месяцев скитаний семья, дом, жена, ребенок жили лишь в его мечтах. И теперь, когда эти мечты осуществились, он потерял уверенность. Геня стала почти чужой. Нет, не чужой. Она стала иной, недосягаемой для пропахшего потом партизана.
- Я тебе больше не нравлюсь? - спросила она с обидой. - Акушерка говорит, что я буду такой же стройной, как прежде. Разве только несколько шире в бедрах. Ну посмотри на меня!
Он опустил глаза. Сначала нужно привыкнуть к тому, что все это происходит не во сне и рядом его Геня.
- Поглядел бы ты на меня в последние дни перед появлением иа свет этого шалунишки!- проговорила Геня. - Я была как бочонок и смеялась над собой, смотрясь в зеркало. Мне казалось, что малыш будет гораздо крупнее, и я была немного огорчена, что он весит меньше восьми фунтов. Акушерка обрадовала меня, сказав, что родился мальчик. Послезавтра его будут крестить. Мы назовем его Янушем в честь его татека, в честь его папы.
- А кто эта акушерка?- спросил Януш, чтобы заставить ее говорить.
Голос Гени успокаивал его. Лучше пусть говорит она, а не он. Что мог он рассказать ей об этих пяти месяцах? Слушая ее, он чувствовал себя снова дома. Для нее он словно и не отсутствовал. Он же за время разлуки совсем отвык от семьи.
- Ты ее не знаешь,- ответила Геня. - Она из Данцига, обычно принимала у евреек. Немка, но прилично говорит по-польски. Да и фамилия у нее польская. У меня она несколько недель. Ухаживала за мной очень хорошо. Ты ведь останешься. Немцы уже давно не появлялись, а сначала приходили регулярно и обыскивали дом. Думаю, что теперь они забыли о тебе. Прими ванну и переоденься. Сегодня ночыо мы будем спать вместе, но ты же понимаешь - тебе нельзя,. . Я так тосковала по тебе...
Он резко отшатнулся от нее.
- Мне надо уходить,- сказал он торопливо.
Ванна, несколько дней дышать с ней одним воздухом, провести ночь рядом с ней - нет, этого ему не вынести! Домашняя обстановка и атмосфера его бывшего счастья так подействуют на него, что у него уже не хватит мужества уйти снова.
- Нет, не уходи,- воскликнула Геня. Слезы показались на глазах. - Я так люблю тебя и не перенесу, если ты сейчас же уйдешь. Мы часто говорили о тебе. Ты и не представляешь, что можно говорить с ребенком даже тогда, когда он еще в тебе. Он понимал меня. Честное слово! Я клала руку на живот и рассказывала ему о его татеке. А он начинал шевелиться. Мне было больно, но очень приятно.
- Завтра я должен быть в Варшаве,- солгал Януш. Я не могу остаться. Но, возможно, скоро приду опять. Может быть, и война протянется недолго.
- Постой! Подержи его на руках. Смотри, какой он легкий, - упрашивала Геня, протягивая ребенка. Его руки ноказались ему слишком большими для такого крошечного, хрупкого создания, смотревшего на него испытующе своими разумными глазками. Знакомство оказалось удачным. Малышка икнул и уцепился ручонкой за его палец. Януш растрогался.
- Он узнал своего татека,- сказала Геня. - Он плачет, когда в комнату входит акушерка. С тобой же он спокоен, чувствует себя в безопасности. Я так много рассказывала ему о тебе, что...
- Я пойду,- перебил ее Януш с болью в сердце и отдал ей ребенка. Ничего не поделаешь, Геня. Эта проклятая война взяла меня в свои цепкие лапы. Я и не предполагал, что все это еще существует,- сказал он, обводя взглядом комнату. - Там, где я, некогда заниматься собой. Мы говорим о еде, о водке и о немцах, которых предстоит уничтожить. Мне придется снова привыкать к тебе, к счастью...
Он нагнулся и поцеловал ее в лоб, страшась соблазна прикоснуться к ее влажным, теплым губам. Его смущала белизна ее тела, которое принадлежало ему и подарило ему сына и которое все же стало для него чужим. Он был поражен, когда она без стеснения заговорила с ним о своих бедрах и груди, словно это было неприличным по отношению к такому грубому мужику, каким он стал.
- Я привыкну снова!- произнес он заикаясь, повернулся и направился к двери спальни.
- Януш!- прозвучал ее голос, как крик о помощи. Ты меня больше не любишь?
- Здесь мир, - ответил он, неопределенным жестом показывая на окружающую обстановку. - Ковер, шторы, обои, распятие, кровать, ты. И ребенок! Мне нельзя было приходить. Это лишит меня мужества. Это жизнь, которую я...
"Которую я забыл",- хотел сказать Януш, но это обидело бы ее. К тому же это было и не совсем так. Он не забыл, он просто отвык. Ему надо заново привыкнуть к счастью, как в свое время ему пришлось привыкать к войне.
- Я люблю тебя,- произнес он отрывисто и вышел в коридор. Его трясло. Он не мог уже представить себе сморщенное личико своего сына. Нельзя было приходить. Месяцами он жил в атмосфере ненависти. Любовь в этом доме, любовь его . собственной жены пробуждала в нем страх. Страх, что он уже не сможет привыкнуть к ненависти. К ненависти, которая стала необходимой в разграбленной и униженной Польше.
