Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Продолжая в том же духе, я выложил между прочим свое приключение с жирной старой крысой.
– Ну что ж, если этим дело ограничилось, – произнес кузен, прикидываясь, что не принимает моих слов всерьез, – то это еще пустяки.
– Но, дорогой мой Том, ее глаза… и морда, – запротестовал я, – если бы ты их видел, ты бы понял: это что угодно, но только не крыса.
– Я склонен думать, что в подобных случаях на роль заклинателя лучше всего подходит шустрый кот, – сказал он, гадко хихикая.
– Но давай послушаем о твоих собственных приключениях, – с вызовом ответил я.
Том тревожно огляделся. Я затронул очень неприятные воспоминания.
– Ты об этом услышишь, Дик; я все тебе расскажу, – проговорил он. – Клянусь Небом, здесь не самое подходящее для этого место, но мы вдвоем, и призракам нас сейчас не одолеть.
Звучало это как шутка, но за ней, я думаю, стоял серьезный расчет. Наша Геба хлопотала в углу комнаты, укладывая в корзину фарфор: потрескавшиеся чайный и обеденный сервизы. Вскоре она замерла, широко открыв глаза и рот, и вся обратилась в слух. Я передаю рассказ Тома почти дословно.
– Я видел его трижды, Дик, и яснее ясного; и я совершенно уверен, что он хотел причинить мне вред. Повторяю: я был в опасности… в страшной опасности, потому что, помимо всего прочего, я мог бы просто сойти с ума, если бы не уехал так скоро. Слава тебе Господи, я спасся.
В первую ночь, когда начались эти ужасные события, я лежал, готовясь уснуть, в своей громоздкой старой кровати. Мне тяжело об этом вспоминать. Я не спал, хотя уже погасил свечу и лежал тихо, как спящий; меня почему-то осаждали различные мысли, но все они были веселые и приятные.
Уже, думаю, успело пробить два, когда мне почудились какие-то звуки, шедшие из этой мерзкой темной ниши в дальнем конце спальни. Похоже было, что кто-то тихонько тянет по полу веревку, приподнимает и роняет ее обратно на пол, но не всю сразу, а постепенно, кольцами. Раз или два я привставал с постели, но ничего не разглядел и решил, что это мышь возится за панелью. Я не испытывал страха, а только любопытство, и через несколько минут отвел глаза.
Я лежал… и вначале – странно сказать – ни о каком сверхъестественном вмешательстве даже не думал, но внезапно увидел старика, довольно плотного сложения, в пестрядевом красном халате и черном колпаке; медленно, на негнущихся ногах он вышел из ниши, пересек по диагонали комнату, миновал изножье моей кровати и скрылся в чулане слева. Старик держал что-то под мышкой, голова его слегка свешивалась набок, а когда – о милосердный боже! – я увидел его лицо…
Том ненадолго смолк, а потом заговорил вновь:
– Увидев это ужасное лицо, которого я не забуду даже на смертном одре, я понял, с кем имею дело. Никуда не сворачивая, он прошел мимо меня, направляясь в чулан у изголовья кровати.
Пока этот жуткий, неописуемый образ смерти и греха пересекал комнату, я лежал сам как мертвец, не в силах ни заговорить, ни пошевелиться. Старик исчез, но от испуга и слабости я еще не один час оставался недвижим. Как только рассвело, я набрался смелости и осмотрел комнату, в особенности те места, где побывал страшный ночной посетитель, но не обнаружил ни малейших следов; нетронутым оказался и хлам, которым был усеян пол чулана.
Я начал понемногу приходить в себя. Я был измучен и погрузился наконец в лихорадочный сон. Вниз я сошел поздно и застал тебя не в духе (тебе приснился портрет, оригинал которого – теперь я в этом уверен – являлся мне ночью) и предпочел поэтому не заводить разговора о своем страшном видении. Собственно, я пытался убедить себя, что поддался обману зрения, и мне не хотелось оживлять в памяти ужасы минувшей ночи или, повествуя о пережитых муках, поколебать собственный скептицизм.
Чтобы вернуться ночью в посещаемую призраком спальню и мирно улечься в кровать, мне потребовалось сделать над собой некоторое усилие, – продолжил Том. – Сердце у меня было не на месте, и – не постыжусь признаться – не хватало малости, чтобы я ударился в панику. Однако эта ночь прошла вполне спокойно, так же и следующая, и еще две или три. Ко мне стало возвращаться душевное равновесие, и я постепенно убедил себя в том, что верю в теорию призрачных иллюзий – раньше я не мог ее принять, хотя и старался.
В самом деле, поведение призрака решительно отклонялось от нормы. Он прошел по комнате, словно не замечая моего присутствия. Я ничем не беспокоил его, и ему не было дела до меня. Но зачем же тогда ему было пересекать комнату в зримом образе? Ему не обязательно было идти в чулан – он мог бы попасть туда сразу, ведь проник же он в нишу невидимкой, не показавшись до того ни в дверях, ни в комнате. Кроме того, как, черт возьми, я его вообще разглядел? Ночь была темная, свечи у меня не было, огня в камине – тоже, и, однако, я как нельзя более отчетливо видел все краски, все черты! Объяснением тут мог бы послужить каталептический сон. «Значит, это и был сон», – решил я.
Из всех проявлений человеческого лицемерия больше всего поражает, что мы поминутно намеренно лжем сами себе, притом что труднее всего обмануть именно себя. Едва ли нужно говорить, Дик, что я просто лгал себе и не верил ни единому слову из всей этой несчастной чепухи. Но я упорствовал, уподобляясь шарлатанам и обманщикам, которые твердят одно и то же, пока люди не начинают им верить просто оттого, что устали сопротивляться; так и я надеялся, что сумею внушить себе столь нужный для душевного спокойствия скептицизм по поводу привидений.
Старик больше не появлялся – это, несомненно, было утешительно, да и что мне за дело до него, с его причудливым старомодным одеянием и странной наружностью? Плевать я на него хотел! Увидев его, я ничего не потерял, а скорее приобрел – любопытный анекдот. И вот я плюхнулся в постель и потушил свечу; отголоски пьяной ссоры в переулке успокоили меня окончательно, и я уснул как убитый.
От этого глубокого сна я пробудился внезапно. Я знал, что видел страшный сон, но какой именно – вспомнить не мог. Сердце отчаянно колотилось, в голове шумело; я сел и огляделся. Окно с незадернутыми занавесками пропускало широкий поток
