Услышь нас, Боже - Малькольм Лаури
Дорога сначала недолго спускалась к морю, затем повернула вправо, потом влево, а теперь перед ними высился длинный крутой холм. Сигбьёрн глядел на него с тоскливой растерянностью, потому что холм казался совсем незнакомым. Неужели он действительно шел здесь тогда? А может быть, следовало свернуть влево, как предлагала Примроуз? Он колебался, прислушиваясь к отдаленному шуму шоссе: клаксоны пели, как оркестр губных гармоник.
– Нет, я уверен, что это та дорога. Пошли! – сказал Сигбьёрн, и они принялись упрямо взбираться на холм. Теперь, когда снующие машины остались позади, на них со всех сторон ринулось убогое безумие предместий: приплюснутые, безобразные дома, расчищенные участки, жалкие, голые, оставленные без единого дерева – без тени, без уединенности, без красоты – или же загроможденные полусожженными вывороченными пнями и мусором. «Перекур», «Дело в шляпе», «Приют друзей» (снова!), «Ваш приют», «Гнездышко» и венчающий все шедевр – «Тетушка Рада». Но за каждым из этих буржуазных ужасов еще высился темный лес, выжидая – как хотелось бы верить! – часа мести.
Они медленно взбирались на холм, и теперь Сигбьёрн начал потеть по-настоящему, потому что тут стояла жара, душная и влажная – воздух казался загустевшим, и его трудно было вдыхать, и у него снова разболелся бок. Он тревожно оглянулся на Примроуз, которая сняла свою алую вельветовую куртку и, хмурясь, дышала тяжело и хрипло – она любила пешие прогулки, но взбираться по склонам терпеть не могла и теперь сознательно давала ему это почувствовать. Сигбьёрн продолжал идти, но он уже убедился, что она была права: дорога повернула от Дарк-Росслина и вела теперь назад, к их дому. Но, правда, на самом повороте слева изгибалась деревенская деревянная арка с надписью: «Курорт Уайтклифф, школа верховой езды, суточный и почасовой прокат лошадей. Буфет».
Сигбьёрн расстроенно подождал Примроуз.
– Ну, – спросила она, – ты был тогда в Уайтклиффе?
– Не думаю… Нет.
– Но уж это ты запомнил бы! – она указала на арку.
– Не знаю… Но ведь можно пойти и посмотреть.
– Иди ты. А я посижу тут и отдышусь немножко.
На истоптанной конскими копытами дорожке за аркой его обступили высокие кедры и пихты; тут было прохладней – ветерок с моря освежал воздух, а потом он увидел далеко внизу бухту, и почему-то это его подбодрило. Ниже дорожки справа виднелись конюшни, люди садились на лошадей и слезали с них, перекликались, а молодая парочка направилась вверх по склону в его сторону. «Что я должна делать?» – «Потяни за правый повод, и она сама все за тебя сделает». И это было правдой: стоит сесть на лошадь, и она сама все за тебя сделает – даже сбросит тебя. Сердиться на место, где можно взять напрокат лошадь, было трудно, как и увидеть в школе верховой езды симптом современности. Они с Примроуз постоянно говорили о том, чтобы вместе ездить верхом, хотя ни разу так и не собрались этого сделать. А насколько лучше было бы истратить эти деньги тут, с ней… ну, смотреть больше незачем – он твердо знал, что в прошлое воскресенье тут не был; и он пошел назад.
– Ведь Гринслейд, кажется, живет теперь здесь… где-то в Уайтклиффе, – сказала Примроуз, когда он вернулся к арке.
– Как будто… Да.
– Так отыщем его. Он наверняка знает, где это.
– Нет! – сказал Сигбьёрн. – Нет. Я сам его найду. Бога ради! Или вернемся к таксисту. Ну, идем.
– Но Гринслейд же был с тобой! Он, конечно, знает…
– Нет! – Сигбьёрн в отчаянии посмотрел на уходящий вниз склон. – Ты ведь сама сказала, что нет. Ты сказала, что предпочтешь отправиться прямо в ад, лишь бы больше не видеть Гринслейда.
– Гнусный тип.
– Тявкает о благах цивилизации. Как легко говорить о благах цивилизации людям, которые и понятия не имеют о куда большем благе – вообще с ней не соприкасаться!
На полпути вниз по склону Примроуз неожиданно взяла его за локоть.
– Сигбьёрн, посмотри… вон там! Эти птички со светлыми полосками на хвосте.
– Полевые воробьи?
– Нет. У них меньше белого. Как же они называются?
– Коньки. Какой-то вид коньков. Горные коньки, – сказал Сигбьёрн, когда птички опустились па ольху рядом с дорогой. – Ага! Видишь, как они дергают хвостиками?
– Какой ты умный… – Примроуз крепко прижала его локоть к своему боку. – И мужественный. Ты просто замечательный. Я знаю, как тебе это противно.
– Спасибо. И ты тоже ничего себе. Но все это сделать очень непросто. И я не понимаю, зачем я это делаю.
– Но ты же сказал, что хочешь начать заново, ты сказал, что это будет…
– Да, сказал. И говорю.
«Посмо-З-К». Напротив этого дома, немного подальше, вправо уходила узкая дорога с глубокими колеями, и Сигбьёрн снова остановился; дорога не производила впечатления знакомой, но у него возникло ощущение, что то место находится именно в этом направлении. У слияния дорог воздвигался каменный дом. Фундамент был закончен, стены частично сложены, зияющие оконные проемы уже приняли прямоугольную или овальную форму, и внутри этого полупостроенного дома стояли трое – муж, жена и маленький мальчик лет семи-восьми. Они его осматривали и теперь, облокотившись на подоконник, указывали на будущую крышу, и в выражении их лиц, в каждом их жесте была такая надежда, волнение и радость, что Сигбьёрн отвернулся: даже если этот дом обречен носить название «Приют друзей», нехорошо было смотреть на них вот так, каким бы гнусным ни было их жуткое гнездо.
Он ускорил шаги, но дорога резко повернула, и он сразу остановился при виде трех домов, перед которыми как будто стоял полицейский – или, во всяком случае, мужчина в легкой рубашке, но с синей, как у полицейского, фуражкой на голове. Сигбьёрн почти бегом кинулся назад, туда, где за углом задержалась Примроуз, разглядывая еще один златоцвет.
– По-моему, идти надо туда, но там стоит полицейский…
– Полицейский? Где?
Примроуз прошла за угол, потом повернулась и поманила его к себе. Полицейский оказался таксистом. Но не «их» таксистом. Незнакомым. Возможно, из города. Но если не полицейский, то почему таксист – здесь, в этом месте, и почему вон те неизвестные люди стоят открыто и невиновато и так умышленно не смотрят… впрочем,
