Полковнику никто не пишет - Габриэль Гарсия Маркес

И вот в субботу под вечер полковник отправился к своему адвокату. Тот находился дома и беспечно покачивался в гамаке. Это был громадный негр, сохранивший в верхней челюсти всего два резца. Он сунул ноги в сандалии на деревянной подошве и открыл окно кабинета. Под окном пылилась пианола, заваленная бумажными рулонами, старыми бухгалтерскими книгами и прикрепленными к ним вырезками из «Диарио офисиаль» и разрозненными экземплярами бюллетеня Инспекторского надзора. Не объясняя причину своего прихода, полковник выразил обеспокоенность тем, как движется его дело.

– Я же предупреждал вас, что такие дела в несколько дней не решаются, – сказал адвокат, дождавшись паузы в речи полковника. От жары его совсем разморило. Он откинул спинку раздвижного кресла и теперь почти лежал в нем, обмахиваясь рекламной брошюрой. – Мои доверенные лица постоянно напоминают мне, что не следует терять надежду.

– Пятнадцать лет это тянется, – сказал полковник. – Смахивает на сказку про белого бычка.

Адвокат весьма красноречиво описал административные уловки. Кресло было слишком узким для его расплывшихся ягодиц.

– Пятнадцать лет назад было легче, – сказал он. – Тогда существовала муниципальная ассоциация ветеранов, куда входили представители обеих партий. – Он наполнил легкие раскаленным воздухом и изрек с таким видом, словно сам это придумал:

– В единстве – сила.

– В моем случае это не сработало, – сказал полковник, впервые осознав свое одиночество. – Все мои товарищи умерли, не дождавшись почтовых переводов.

Адвокат оставался невозмутим:

– Закон приняли слишком поздно. Не всем повезло, как вам, – стать полковником в двадцать лет. Кроме того, закон не устанавливал, из какого источника будут финансироваться пенсии, так что правительству нужно внести поправки в бюджет.

Знакомая история. Слушая ее, полковник каждый раз испытывал глухую досаду.

– Мы не просим милостыни. Нам не нужны одолжения. Мы рисковали своей шкурой, чтобы спасти Республику.

Адвокат развел руками:

– Все верно, полковник. Человеческая неблагодарность не знает границ.

И эта песня была знакома полковнику. Он услышал ее впервые уже на следующий день после заключения Неерландского договора, когда правительство обещало возместить убытки и помочь вернуться домой двумстам офицерам. Революционный батальон, состоявший в основном из бросивших школу подростков, расположился в Неерландии лагерем вокруг гигантской сейбы. Они ждали три месяца. Потом добрались домой, кто как смог, и дома все продолжали ждать. С тех пор прошло более пятидесяти лет, а полковник все еще ждал. Но теперь, растревоженный воспоминаниями, он наконец приступил к решительным действиям.

Он принял горделивую позу, уперся костлявой рукой в костлявое бедро и сдавленным голосом произнес:

– Итак, я принимаю новое решение.

Адвокат насторожился.

– А именно?

– Я меняю адвоката.

В кабинет вошла утка в сопровождении нескольких желтых утят. Адвокат привстал в кресле, чтобы прогнать их.

– Как вам будет угодно, полковник, – сказал он. – Как скажете, так и будет. Если бы я мог творить чудеса, я не поселился бы в этом птичнике.

Он вставил в дверь, ведущую во двор, деревянную решетку и вернулся в кресло.

– Мой сын работал всю свою жизнь, – сказал полковник. – Мой дом заложен. А закон о пенсиях стал пожизненной кормушкой для адвокатов.

– Только не для меня, – возразил адвокат. – Все деньги, вплоть до последнего сентаво, пошли на судебные издержки.

От одной только мысли о том, что он может оказаться несправедливым, полковник испытывал страдания.

– Именно это я и хотел сказать, – поправился он. – От этой жары голова кругом.

Через несколько мгновений адвокат принялся искать доверенность и в результате переворошил весь дом. Солнце тем временем передвинулось к центру его жалкой клетушки, сколоченной из неструганых досок. После долгих безуспешных поисков адвокат встал на четвереньки и, отдуваясь, выдернул из-под пианолы сверток с бумагами.

– Вот она где. – Он протянул полковнику лист гербовой бумаги. – Надо написать моим доверенным лицам, чтобы они уничтожили копии, – добавил он. Полковник стряхнул пыль и положил бумагу в карман рубашки.

– А вы разорвите ее сами, – предложил адвокат.

– Нет, – ответил полковник. – Это двадцать лет моей жизни. – Он ждал, что адвокат продолжит поиски, но тот подошел к гамаку и вытер пот. Потом взглянул на полковника сквозь дрожащее марево.

– Мне нужны и другие документы, – сказал полковник.

– Какие?

– Расписка полковника Буэндиа.

Адвокат развел руками.

– Это совершенно невозможно, полковник.

Полковник заволновался. В свое время в качестве казначея повстанцев округа Макондо он совершил трудный шестидневный переход с казной повстанческой армии в двух сундуках, навьюченных на мула. Он добрался до Неерландского лагеря, волоча за собой мула, околевшего от голода за полчаса до подписания договора. Полковник Аурелиано Буэндиа – главный интендант повстанческих сил Атлантического побережья – выдал ему расписку и включил оба сундука в реестр имущества, сдаваемого при капитуляции.

– Это документы чрезвычайной важности, – сказал полковник. – И среди них – собственноручная расписка полковника Аурелиано Буэндиа.

– Не стану спорить, – сказал адвокат. – Однако эти документы прошли через тысячи рук и сотни учреждений, прежде чем оказаться неизвестно в каком департаменте военного министерства.

– Документы такого рода не могут пропасть, к какому бы чиновнику их ни направили, – сказал полковник.

– Но за последние пятнадцать лет много раз сменялись сами чиновники, – заметил адвокат. – Вспомните, за это время сменилось семь президентов, и каждый из них по меньшей мере десять раз менял свой кабинет, а каждый министр менял своих чиновников не менее ста раз.

– Но ведь никто не мог унести эти документы с собой, – сказал полковник. – Каждый новый чиновник непременно находил их на прежнем месте.

Адвокат впал в отчаяние.

– Но если теперь эти документы покинут министерство, они должны будут совершить новый круг, прежде чем вы опять попадете в список.

– Неважно, – сказал полковник.

– Это же еще сто лет ждать.

– Неважно. Кто ждет многого, дождется и малого.

* * *

Он отнес на столик в гостиной пачку линованной бумаги, ручку, чернильницу и лист промокательной бумаги. Дверь в спальню он оставил открытой на случай, если понадобится обращаться к жене. Она молилась, перебирая четки.

– Какое сегодня число?

– Двадцать седьмое октября.

Он писал очень старательно, положив руку, сжимавшую перо, на промокашку, и выпрямив спину, чтобы правильно дышать, как его учили в школе. Духота в закрытой гостиной стала невыносимой. Капля пота упала на бумагу. Полковник промокнул ее. Потом попытался стереть расплывшиеся буквы, но на бумаге осталось грязное пятно. Однако полковник не унывал. Сделав пометку, он приписал на полях: «Исправленному верить». Затем еще раз перечитал весь абзац.

– Когда меня внесли в список?

Жена, продолжая молиться, задумалась.

– Двенадцатого августа сорок девятого года.

Почти сразу после этого пошел дождь. Полковник заполнил страницу крупными, корявыми, похожими на