Генри Миллер - Тихие дни в Клиши
331
может, какая сила, не считая какой-нибудь вселенской катастрофы, способна ? поставить предел его бренному существованию. И констатировал это не тоном человека, до краев переполненного жизнью; нет, в его голосе звучали интонации механизма, заведенного так, чтобы не допускать ни малейшей утечки питания, часовщика, поставившего себе целью, чтобы часы никогда не остановились.
Когда я вспоминаю о времени нашей совместной жизни в Клиши, оно представляется мне разновидностью райских кущ. Тогда перед нами всерьез стоял только один вопрос -- пропитаться. Все остальные невзгоды были мнимые. То же самое я говорил и ему -- в те моменты, когда он принимался сетовать на рабский жребий, якобы выпавший на его долю. В ответ он нарек меня неизлечимым оптимистом. Но это был не оптимизм -- это было глубинное осознание того, что, несмотря на то, что мир продолжает деловито рыть себе могилу, еще есть время радоваться жизни, веселиться, совершать безумства, работать или не работать.
Этот период продолжался добрый год. И за этот год я написал "Черную весну", объездил на велосипеде оба побережья Сены, наведался в Миди и в Страну замков и, наконец, устроил себе и Карлу бешеный пикник в Люксембурге.
В тот год надо всем безраздельно властвовало женское начало; казалось, оно разлито в воздухе. В "Казино де Пари" выступали английские танцовщицы; столовались они в ресторане неподалеку от Плас Бланш. Мы перезнакомились со всем ансамблем, в конце концов остановив выбор на роскошной красавице-шотландке и ее подруге-евразийке родом с Цейлона. Позже шотландка наградила Карла самым что ни на есть натуральным триппером, каковой она, в свою очередь, заполучила от любовника-негра из бара "Мелоди". Но я забегаю вперед. Итак, помимо названных, была еще девушка-гардеробщица из маленького дансинга на улице Фонтен, куда мы захаживали вечерами, когда у Карла выдавался выходной. Нимфоманка, на редкость жизнерадостная и столь же непритязательная, она подружила нас с целой ордой весело щебетавших возле стойки девиц, которые, под конец смены и в отсутствие более обещающих клиентов, бескорыстно одаривали нас вниманием. Одна из них неизменно настаивала, чтобы домой из дансинга ее сопровождали мы оба: "это меня возбуждает", -- кокетливо заверяла она. Существовала и еще одна -- продавщица из бакалейной лавки (она вышла замуж за американца и тот ее бросил); так вот, та любила, чтобы ее сводили в кино, а затем уложили в постель, где
332
она ночь напролет пялила глаза в потолок, без умолку болтая на ломаном английском. Ей было неважно, кто из нас рядом в постели: ведь по-английски говорили мы оба. И наконец, нельзя не упомянуть Жанну, пойманную в сачок моим другом Филмором. Жанна могла заявиться к вам в дом в любое время дня и ночи, всегда нагруженная бутылками белого вина, каковое в целях самоутешения она поглощала в неимоверном количестве. Жанна была готова ко всему на свете, кроме одного -- переспать с мужчиной. Особа истерического склада, она постоянно балансировала на грани крайней веселости и самой черной меланхолии. Навеселе она делалась навязчива и шумлива. Ее ничего не стоило раздеть, погладить ее интимные места, вволю потискать за сиськи, даже, если уж очень невтерпеж, прикоснуться губами к ее святая святых; но стоило вашему члену возникнуть по соседству с ее влагалищем, как она срывалась с цепи-- то с немыслимой страстностью целуя вас взасос и обхватывая ваше естество своими сильными руками крестьянки, то разражаясь неистовыми рыданиями, отталкивая вас ногами и наугад молотя кулаками в воздухе. Когда она отправлялась восвояси, у квартиры бывал такой вид, будто по ней прошел тайфун. Случалось, в приступе беспричинной ярости она полуголой выскакивала на улицу, а спустя всего пять минут возвращалась тише воды, ниже травы и смиренно просила прощения за свое поведение. Как раз в эти моменты, случись такая оказия, ею можно было попользоваться вдосталь, чего мы, впрочем, никогда не делали. -- Ну, давай, действуй, -- слышу я, как сейчас, голос Карла. -- Хватит с меня этой суки, она полоумная. -- Нет надобности добавлять, что и сам я относился к ней точно так же. В таких ситуациях из чувства дружеской привязанности я трахал ее всухую, прислонив спиной к радиатору, до краев наливал коньяком и выпроваживал. И она бывала несказанно благодарна за эти маленькие знаки внимания. Совсем как ребенок.
Возникла на нашем пути и еще одна девушка (ей нас представила Жанна) -- на вид сама невинность, но коварная, как змея. Зацикленная на преданиях о принцессе Покахонтас, она причудливо (а на мой вкус -- просто нелепо) одевалась. Уроженка столицы, она была любовницей знаменитого поэта-сюрреалиста -- факт, о котором нам довелось узнать много позднее.
Вскоре после знакомства мы столкнулись с ней при весьма странных обстоятельствах: застав ее разгуливающей в полном одиночестве вдоль линии оборонных укреплений. Иными словами, в месте мало подходящем -- и даже не на шутку подозрительном -- для прогулок в ночные
333
часы. С какой-то непонятной рассеянностью ответила она на наше приветствие. Казалось, она узнает наши лица, но начисто забыла, где и когда мы познакомились. И непохоже было, чтобы это ее сколько-нибудь занимало. Судя по всему, наше общество значило для нее ни больше ни меньше, нежели общество любого, кому случилось бы оказаться рядом. Она не сделала попытки завязать с нами разговор;
напротив, речь ее больше напоминала монолог, течение которого мы ненароком прервали. Впрочем, Карл-- дока по части всяких отклонений от нормы -- скоро сумел найти к ней подобающий подход. Выбравшись из небезопасной зоны, мы незаметно эскортировали ее в сторону нашего обиталища, а потом и вверх по лестнице. Она двигалась как сомнамбула: не спрашивая, куда мы держим путь и что вообще делаем. Войдя в комнату, уселась на диван как у себя дома. Тоном, каким обращаются к официанту в кафе, осведомилась, не найдется ли для нее чашки чая и сэндвича. Затем точно таким же невозмутимым, ровным голосом спросила, сколько мы ей заплатим, если она останется с нами на ночь. Добавив как нечто само собою разумеющееся, что ей нужно двести франков, каковые утром предстоит внести в уплату за квартиру. Разумеется, две сотни франков -- деньги немалые, с той же бесстрастной интонацией оговорилась она, но ничего не поделаешь:
ей необходима именно эта сумма. Впору было заключить, что она перечисляет, чем следует заполнить буфетную полку: "Вам, де, понадобятся яйца, масло, хлеб, может быть, чуточку джема". И вот -- нате вам, без пафоса, без эмоций: -Любым способом: сверху, сзади, в рот -- как пожелаете, меня все устраивает, -заявила она, отхлебывая чай с видом герцогини на благотворительной ярмарке. -Между прочим, у меня еще крепкая и красивая грудь, -- продолжала наша посетительница, расстегнув блузку и демонстрируя соблазнительное полушарие. -В Париже полно мужчин, готовых расстаться с тысячью франков, лишь бы со мной переспать, только мне лень их выискивать. Короче, моя такса двести франков, ни больше ни меньше. -- Взглянув на книгу, лежащую рядом на столе, она минуту помолчала, потом заговорила тем же бесстрастным тоном: -- Я тоже пишу стихи, я их вам покажу. Возможно, они получше этих. -- И кивнула в сторону томика, который удостоила лишь беглым взглядом.
Услышав это. Карл, стоявший в дверях, начал судорожно объяснять мне знаками, что у нашей гостьи не все дома. Девушка, рывшаяся в сумке в поисках своих стихов, внезапно подняла глаза и, поймав его полный замешательства взгляд, без тени смущения, спокойно и хладнокровно кон
334
статировала, что мой приятель не в своем уме. -- У вас есть биде? -спросила она, не меняя интонации. -- Я взяла с собой одно стихотворение; прочту вам чуть попозже. В нем воссоздан сон, который приснился мне на днях. -- С этими словами она встала и не спеша сняла блузку и юбку. -- Скажи своему другу, чтоб был готов, -- обратилась она ко мне, выдергивая заколку из волос. -- Я начну с него.
Тут Карл невольно вздрогнул. Судя по всему, ее манера себя вести путала его все больше и больше; в то же время он с трудом сдерживался, чтобы не разразиться гомерическим хохотом.
-- Подожди минутку, -- проговорил он. -- Сначала выпей, потом вымоешься. Глоток не помешает. -- Он проворно извлек из буфета бутылку и налил ей полный стакан. Она опорожнила его залпом, точно стакан воды.
-- Сними с меня туфли и чулки, -- распорядилась она, облокотившись о стену и протягивая стакан за новой порцией. -- Се vin est une saloperie*, -добавила она тем же невозмутимым тоном, -- но я к нему привыкла. Надеюсь, у вас наберется две сотни франков? Мне нужно ровно двести. Не сто семьдесят пять и не сто восемьдесят. Дай-ка руку... -- Она завладела рукой Карла, безуспешно боровшегося с ее подвязкой, и возложила ее на густую поросль между ног. -Находятся дураки, предлагающие пять тысяч, ни больше ни меньше, только за то, чтобы потрогать это место. Ну, мужчины, что с них возьмешь... А ты можешь сделать это бесплатно. Ну-ка, плесни мне еще. Оно не такое противное, если глотнуть побольше. Который час?
