Осенью. Пешком - Герман Гессе
Типичные местные черты давно изгладились в его облике и, когда он встречал земляков, что случалось раз в каких-нибудь два года, то обходился с ними любезно, вежливо, как с другими людьми, но не более того. Из-за этого на родине про него говорили, что он и правда богат и влиятелен, но горд, высокомерен и стал совсем американцем.
Прожив несколько лет в Чикаго, он нашел, что достаточно уже обрел знаний, достаточно накопил денег, и последовал за единственным своим другом, немцем из южной России, на его родину и основал там вскоре фабрику, которая стяжала себе добрую славу. Он женился на дочери своего друга и думал, что теперь остепенился на всю оставшуюся жизнь. Пошло все, однако, не так гладко, как он рассчитывал. Обидно ему было и удручало его, что у них с молодой женой не было детей, отчего в супружеской его жизни не было полной радости и удовлетворенности. Затем умерла жена, что, стало для него большим горем, и крепкий, недавно еще почти по юношески-свежий человек, сгорбился и заметно постарел. Несколько лет спустя, дела вдруг пошли хуже из-за последствий политических смут и вскоре вовсе расстроились. Когда же годом позже умер и его единственный друг и тесть и он остался совершенно один, не стало вдруг обретенного им покоя и пришел конец его оседлости. Он стал задумываться над тем, что один клочок земли далеко не равен другому, особенно для человека, молодость и счастье которого клонятся к закату. Сравнивал мирные условия жизни на его родине с политической смутой в России, с тоской подумывал о надвигающейся старости и безо всякого повода вспоминал родные имена и слова, всякие истории и даже песни.
По этим признакам Август Шлоттербек заключил, что он уже не молод, несмотря на свое прекрасное здоровье и на то, что ему всего только пятьдесят лет, и вместе с сознанием непоколебимой молодости, погасло в нем чувство космополитизма и неограниченной свободы. Он все больше и больше задумывался над тем, как бы обеспечить себе покойную старость, и так как дела больше не интересовали его, жажда же скитаний и порывы прежних лет погасли, то надежды и томления стареющего фабриканта, к собственному его изумлению, все тесней и настойчивей кружились вокруг родины и городка Герберсау, о котором он в течение десятков лет изредка лишь вспоминал безо всякого волнения.
На родине, между тем, стали забывать эмигранта. В то время умер его двоюродный брат и право пользования бабушкиным наследством должно было перейти к Августу. Когда ему сообщили об этом и предложили откликнуться, он ответил отказом от наследства в пользу сирот умершего. Но совершив этот благородный поступок, он снова исчез и не только не ответил на благодарственное письмо опекуна, но и вовсе никаких признаков жизни не подавал. Предполагали, что он все-таки жив, но не говорили о нем, тем более, что молодое поколение и не знало его. И таким образом, все более и более угасала память о нем, по крайней мере, вне круга наиболее близких родственников. Его все больше и больше забывали, а сам он с некоторых пор все больше приближался мысленно к своей далекой родине, где никто из друзей его юности и не чаял больше увидать его вновь.
Мысли и размышления о родном городе стали, наконец, тяготить Шлоттербека, и в один прекрасный день он с быстротой и решительностью прежних лет принял решение продать фабрику, почти не приносящую дохода, и покинуть страну, всегда остававшуюся ему чужой. Скоро, решительно, но без спешки и опрометчивости, продал он фабрику, дом, обстановку, капитал перевел в южно-германские банки, снялся с якоря и через Венецию и Вену поехал в Германию.
С удовольствием пил он баварское пиво на пограничной станции, впервые после долгих лет. Когда же зазвучали знакомые названия городов и говор спутников все больше и живее стал напоминать Герберсау, путешественником, к его собственному изумлению, овладела сильная тревога и он внимательно вслушивался в выкрики станционных названий, и всматривался в лица входивших пассажиров, находя в них знакомые, почти родственно-милые черты. Наконец, поезд стал спускаться в долину, где у подножия покрытых сосновым лесом гор лежал у реки небольшой городок, за каждым поворотом дороги выявлявшийся ближе, больше и отчетливее.
Все было так же, как и много лет назад. Тоска давила путешественника и ему вспомнились вдруг разные случаи из детства и школьных лет, которые он давно позабыл. Действительное существование всего этого мира, реки и башенки ратуши, улиц и садов, укором встало перед ним, укором в том, что он так долго не думал обо всем этом и вычеркнул из своего сердца. Но это необычайное и томившее его волнение длилось недолго, и на вокзале Шлоттербек вышел из вагона со своим красивым, желтым, кожаным саквояжем с видом человека, который едет куда-то по делам и рад случаю повидать вновь знакомое уже по прежним поездкам место. На вокзале он увидел служащих трех гостиниц, и это произвело на него впечатление прогресса и процветания. У одного выведено было на фуражке название старой гостиницы «Лебедь», которую Шлоттербек помнил еще, и он передал ему свой багаж и направился в город один, пешком.
Хорошо и просто, но несколько по иноземному одетый приезжий, сам того не замечая, привлекал к себе внимание на своем медленном пути. К нему вернулось знакомое ему дорожное настроение, радостная жажда наблюдений, и он внимательно разглядывал родовое гнездо и не торопился с приветствиями, расспросами и личными встречами. Он пошел изменившейся несколько вокзальной улицей к реке, на зеленой глади которой, как и в прежнее время, плавали гуси. Как когда-то смотрелись в нее неопрятные здания, стены домов и крохотные садики… Затем, перейдя мост, направился неизменившимися, бедными узкими переулками к месту, где стоял некогда кожевенный завод Шлоттербеков. Но он тщетно искал высокий дом с фронтоном и большой сад с дубильными ямами. Дом исчез, и сад и площадь, на которой находился кожевенный завод, были застроены. Он отошел, несколько смущенный и неприятно удивленный и направился к рыночной площади, которую нашел в прежнем виде, только поменьше, как будто, и ратуша тоже не показалась ему такой большой, какой она сохранилась в его памяти. Но зато церковь заново была отстроена и деревья перед нею были не прежние, а молодые хотя и уже с весьма почтительными верхушками.
Шлоттербек решил, что для первого раза видел достаточно и без труда нашел дорогу к «Лебедю», где спросил хороший обед и приготовился к первой сцене узнавания.
