Свадьба за свадьбой - Шервуд Андерсон
Джон Уэбстер прошел через темную прихожую к двери, ведущей наружу, он положил ладонь на ручку двери, но вместо того, чтобы сразу выйти на улицу, остановился и на мгновение задумался. В занимавших его мыслях было что-то тщеславное. «Быть может, я поэт. Быть может, один лишь поэт способен всегда держать колодец открытым и оставаться живым до самой последней минуты, до того дня, когда тело износится вконец и придет время выбираться наружу», — думал он.
Наплыв тщеславия миновал, он обернулся и с каким-то странным внутренним знанием всмотрелся в прихожую. В эту минуту он был необычайно похож на зверя, пробирающегося сквозь темную чащу, зверя, который ничего не слышит и все же знает, что жизнь шевелится, быть может ожидая его, здесь, прямо под носом. Быть может, она — вот эта самая женская фигура, что сидит в паре футов от него. В прихожей рядом с дверью стояла небольшая старомодная вешалка для шляп, и нижняя ее часть была сделана как бы в форме скамеечки — на ней можно было сидеть.
Можно представить, что там сидит женщина, тихо, как мышка. При ней даже запакованный саквояж — вон лежит на полу у ее ног.
Дьявольщина! Джон Уэбстер был слегка напуган. Неужто его фантазии перестали его слушаться? Конечно же совершенно очевидно: вон там, в нескольких футах от того места, где он стоит и сжимает дверную ручку, сидит женщина.
У него возникло искушение протянуть руку и проверить, сумеет ли он коснуться лица женщины. Он все думал, думал о двух богах — Жизни и Смерти. Конечно же это просто иллюзия, зародившаяся в его разуме. Как же явственно ощущение чьего-то присутствия — вот кто-то молча сидит здесь, на скамеечке под вешалкой для шляп. Он подошел поближе, и дрожь пробежала по его телу. То была какая-то темная масса, очертания которой грубо повторяли линии человеческого тела, и пока он стоял и смотрел, лицо начинало казаться ему все более отчетливым. Это лицо, как и лица двух других женщин, всплывавшие перед ним в важные, поворотные, безрассудные минуты его жизни, лицо юной обнаженной женщины на постели много лет назад, лицо Натали Шварц, каким оно предстало ему, когда он лежал с нею рядом в темноте ночного луга, — это лицо, казалось, выплывало к нему, словно поднимаясь из морских глубин.
Он, понятное дело, немного переутомился, тут он сам оплошал. Не так-то просто идти той дорогой, по которой он отправился в путешествие. Он посмел ступить на тропу жизни и попытался повести за собой других. Он, конечно, был куда более взволнован и напряжен, чем сознавал.
Он осторожно протянул руку и коснулся лица, которое, казалось, выплывало к нему из темноты. И в ту же минуту отскочил назад и ударился затылком о стену. Его пальцы нежданно ощутили тепло плоти. Он испытывал ужасающее чувство, будто какой-то вихрь поднялся в его мозгу. Что он, совсем свихнулся? Это была утешительная мысль — она блеснула ему сквозь пелену смятенного сознания.
— Кэтрин? — позвал он громко, как будто хотел докричаться до самого себя.
— Да, — негромко откликнулся женский голос. — Я же не могла позволить вам уйти, не попрощавшись.
Женщина, которая столько лет была прислугой в его доме, теперь объясняла, почему она здесь, в темноте.
— Простите, что напугала вас, — сказала она. — Я как раз собиралась подать голос. Вы уезжаете — и я тоже. У меня уже все собрано, я готова. Нынче вечером я поднималась по лестнице и услышала, как вы говорите, что уезжаете, так что я сошла вниз и все собрала. Не так уж много мне понадобилось на это времени. Мне и собирать-то, считай, нечего.
Джон Уэбстер открыл парадную дверь и пригласил ее выйти из дома вместе, и минуту-другую они стояли рядом и разговаривали на ступеньках крыльца.
За пределами дома он почувствовал себя лучше. Беспричинный испуг теперь сменился какой-то слабостью, и ему пришлось всего на минуту присесть на ступеньки, а она стояла рядом и ждала. Но вот слабость прошла, и он поднялся. Ночь была ясная, темная. Он вздохнул полной грудью, и мысль, что он больше никогда не зайдет туда, откуда только что вышел, принесла ему невероятное облегчение. Он чувствовал себя таким молодым и сильным. Уже совсем скоро на восточном склоне неба появится прожилка света. Когда он доберется до Натали и они войдут в поезд, то сядут в вагоне непременно с восточной стороны. Как будет приятно наблюдать за наступлением нового дня. Воображение его бежало впереди тела, и он уже видел, как сидит рядом с женщиной в поезде. Из наружной темноты они войдут в ярко освещенный вагон за несколько минут до зари. В вагоне люди будут спать, устроившись на своих сиденьях, и видно будет, как этим людям неудобно, как они устали. Воздух будет спертый из-за затхлого, натужного дыхания людей, заключенных здесь, в тесноте. Они почувствуют резкий, тяжкий запах одежды, что так долго впитывала кислые выделения тел. Они с Натали сядут в поезд до Чикаго и сойдут там. И быть может, сразу пересядут на другой поезд. А нет — так останутся на день или два. Они будут строить планы, они будут вести долгие разговоры. Отныне должна была начаться новая жизнь. Ему и самому предстояло поразмыслить над тем, как распорядиться остатком своих дней. Как это все странно. У них с Натали не было никаких планов, кроме того чтоб сесть в поезд. А теперь его воображение впервые попыталось проникнуть за пределы этой минуты, прокрасться в будущее.
Славно, что ночь выдалась ясная. Как же я ненавижу пускаться в путь, тащиться на вокзал под дождем. Какими яркими становятся звезды в предрассветный час. А Кэтрин говорила. Стоит послушать, что она говорит.
Она с какой-то ожесточенной откровенностью рассказывала ему о том, как ей не нравится миссис Уэбстер, до чего она всегда ей не нравилась; она говорила, что все эти годы оставалась в доме только ради него.
Он повернулся взглянуть на нее, и она посмотрела прямо ему в глаза. Они стояли очень близко друг к другу, почти так же близко, как могли бы стоять влюбленные, и в неверном свете ее глаза были как-то странно похожи