Сто лет одиночества - Габриэль Гарсия Маркес
Много лет спустя, на смертном одре, Аурелиано Второй вспомнит тот дождливый июньский день, когда он вошел в спальню взглянуть на своего первенца. Хотя ребенок был хилым и плаксивым, будто и не из рода Буэндия, отец сразу, без всяких раздумий, дал ему имя.
— Он будет зваться Хосе Аркадио.
Фернанда дель Карпио[82], красивейшая женщина, которую Аурелиано Второй взял в жены год назад, согласно кивнула. Урсула же, напротив, не могла скрыть неясную тревогу. Упорная перетасовка одних и тех же имен на протяжении всей долгой истории семейства позволила, как ей казалось, сделать вполне определенные выводы. Если все Аурелиано были нелюдимы, но очень сметливы, то все Хосе Аркадио были порывисты и решительны, но отмечены печатью трагизма. Классификации не поддавались только близнецы Хосе Аркадио Второй и Аурелиано Второй. Братья были в детстве так проказливы и так похожи, что даже сама Санта София де ла Пьедад не могла различить их. В день крестин Амаранта надела каждому на запястье именной браслет, а потом обряжала их в одежду разного цвета, меченную их инициалами, но когда они стали ходить в школу, то часто менялись одеждой и браслетами и называли себя всякий раз по-разному. Учитель Мельчор Эскалона, привыкший узнавать Хосе Аркадио Второго по зеленой рубашке, стал в тупик, обнаружив у него браслет Аурелиано Второго, притом что другой называл себя Аурелиано Вторым и носил белую рубашку, хотя браслет у него был Хосе Аркадио Второго. С тех пор никто не мог с уверенностью сказать — кто из них кто. Даже когда они выросли и жизнь внесла в их облик определенные поправки, Урсулу продолжали одолевать сомнения — не запутались ли они сами в своей головоломной игре с переодеванием и не перестали ли быть самими собой. Вплоть до отрочества близнецы были как два синхронных механизма. Они просыпались в одно и то же время, вместе бежали по нужде, болели одинаковыми болезнями и даже видели те же самые сны. Домашние были уверены, что братья копируют друг друга из баловства, но в один прекрасный день обнаружилась истина: Санта София де ла Пьедад дала одному лимонного сока с водой, и не успел он пригубить стакан, как другой сказал, что в напитке нет сахара. Санта София де ла Пьедад, которая в самом деле забыла положить сахар, рассказала об этом Урсуле. «Они все такие, — ответила Урсула, ничуть не удивившись. — Ненормальные от рождения». Со временем путаница окончательно возобладала. Тот, кто после игр с переодеванием заполучил имя Аурелиано Второй, стал здоровым парнем, как дед Хосе Аркадио Буэндия, а тот, кто остался с именем Хосе Аркадио Второй, вырос тощим, как полковник Аурелиано Буэндия, и роднил их только одинокий вид, отличавший всех членов семьи. Возможно, такое несоответствие имен, комплекций и характеров побудило Урсулу уверовать в то, что в детстве близнецы, всех запутав, запутались сами.
Впечатляющая разница между братьями проявилась в самый разгар войны, когда Хосе Аркадио Второй стал упрашивать полковника Херинельдо Маркеса позволить ему посмотреть на расстрел. Несмотря на запрет Урсулы, он добился своего. Аурелиано Второй, напротив, содрогался при одной мысли увидеть казнь. И предпочитал сидеть дома. Двенадцати лет он спросил Урсулу, что находится в запретной комнате. «Бумаги, — ответила она. — Книги Мелькиадеса и всякие сочинения, которые он писал в последние годы жизни». Ответ не удовлетворил подростка, а только разжег любопытство. Он так приставал, так пылко обещал ничего не испортить, что Урсула дала ему ключ. В комнату никто не входил с тех пор, как оттуда вынесли тело Мелькиадеса и на дверь повесили замок, со временем насквозь проржавевший. Но когда Аурелиано Второй распахнул ставни, комнату залил привычный свет, который, казалось, и не исчезал отсюда и всегда тут был, а в углах — ни паутины, ни грязи, порядок и чистота, такой порядок и такая чистота, каких не видели в день похорон, и даже чернила не высохли в чернильнице, а ржавчина не съела блеск металла и не остыла печь, на которой Хосе Аркадио Буэндия гнал пары ртути. На полках стояли книги в хрупких и бледных, как из дубленой человеческой кожи, переплетах и много совсем свежих рукописей. Помещение не открывалось долгие годы, но воздух здесь был свежее, чем в остальных комнатах. Ни одна пылинка не осела здесь и тогда, когда через месяц Урсула вошла в комнату с ведром воды и щеткой, чтобы вытереть пол, но прибираться не пришлось. Аурелиано Второй сидел за книгой, глотая страницы. Хотя книга была без обложки и без названия, он не мог оторваться от рассказа про женщину, которая садилась за стол и ела зернышки риса, подцепляя каждое булавкой, а также от рассказа про рыбака, который попросил соседа одолжить ему грузило для сети, а потом выудил рыбу с бриллиантом в желудке и отдал ее в благодарность соседу, и от рассказа про лампу, исполняющую желания, и про ковер-самолет. Раскрасневшись от волнения, он спросил Урсулу, взаправду ли бывает такое, и она ответила, да, такое случалось, много-много лет тому назад цыгане привозили в Макондо и чудесные лампы, и ковры-самолеты.
— Дело в том, — вздохнула она, — что наш мир потихоньку кончается и этих чудес уже нет.
Прочитав книгу, многие рассказы в которой обрывались на самом интересном месте, потому что не хватало страниц, Аурелиано Второй воспылал
