Война конца света - Марио Варгас Льоса
Досточтимый депутат дон Эпаминондас Гонсалвес сказал, что в речах представителей правящей партии, которые вместо того, чтобы преисполниться негодованием при известии о происках некой иностранной державы, вмешивающейся во внутренние дела Бразилии, строящей козни Республике и мечтающей вернуть страну к прежним феодальным порядкам и господству аристократов, пытаются отвлечь внимание общественности на второстепенные вопросы и выгородить виновных, он находит наилучшее объяснение того, почему правительство штата Баия пальцем не пошевелило, чтобы пресечь мятеж в Канудосе: этот мятеж ему выгоден. Но хитроумные козни барона де Каньябравы и других автономистов обречены на провал, ибо есть еще бразильская армия, которая покончит со смутой в Канудосе, как подавила она все выступления монархистов на юге страны. Досточтимый депутат сказал далее, что, когда на карту поставлена независимость страны, место не словам, а делам, и потому Прогрессивная республиканская партия завтра же открывает сбор пожертвований на покупку оружия для федеральной армии. Он предложил своим единомышленникам, оставив в зале заседаний тех, кто тоскует по невозвратно минувшим временам, отправиться на Кампо-Гранде и там, у мраморной плиты, установленной в память маршала Флориано де Пейшото, еще раз принести клятву на верность республиканским идеалам. Досточтимые депутаты оппозиции единодушно поддержали его и покинули Законодательное собрание, оставив досточтимых депутатов большинства в недоумении.
Через несколько минут председатель собрания досточтимый кабальеро Адалберто де Гумусио объявил заседание закрытым.
Завтра мы поместим отчет о патриотической церемонии, устроенной досточтимыми депутатами Прогрессивной республиканской партии на рассвете в парке Кампо-Гранде, у мраморной плиты, установленной в честь «железного маршала».
III
– Ни убавить, ни прибавить, – говорит Эпаминондас Гонсалвес. На его лице написано не только удовольствие, но и явное облегчение, словно он чего-то опасался, пока репортер бегло, умудрившись ни разу не чихнуть, читал текст. – Превосходно. Поздравляю.
– Не знаю, правда это или ложь, но история действительно из ряда вон выходящая, – произносит задумчиво репортер, точно не слыша лестных слов, – ярмарочный шарлатан, который брался по шишкам на черепе читать в душе человеческой, который разглагольствовал в кабаках об атеизме и анархии, оказывается агентом Британской империи, собирается вместе с себастьянистами восстановить монархию, а потом его сжигают заживо где-то в сертанах. Согласитесь, такое случается не каждый день.
– Да, – кивает лидер Прогрессивной республиканской партии. – Но ведь не каждый день батальон регулярной армии с пушками и пулеметами терпит поражение от кучки фанатиков. Да, события невероятные, и к тому же весьма печальные для будущности нашей с вами отчизны.
В кабинете нестерпимо жарко, лицо репортера блестит от пота. Он проводит по лбу и щекам своим огромным платком и тут же протирает запотевшие стекла очков о манишку мятой сорочки.
– Я сам отнесу это в типографию и попрошу сверстать страницу при мне, – говорит он, собирая разбросанные по столу листы. – Опечаток не будет. Ни о чем не тревожьтесь. Поезжайте домой.
– Как вам работается в моей газете? – негромко спрашивает Гонсалвес. – Лучше, чем у барона? Я знаю, что получаете вы здесь больше, но имею в виду саму работу. Вам нравится?
– Нравится. – Подслеповатый репортер снимает очки и вдруг застывает, прикрыв глаза, полуоткрыв рот, – нос его судорожно подергивается в ожидании чиха, но это ложная тревога. – Вести политическую хронику куда интересней, чем подсчитывать ущерб, который причиняют рыбным промыслам на Итапажипе взрывные работы, или живописать пожар в какой-нибудь кондитерской.
– Ну, а кроме того, вы трудитесь на благо отчизны и выполняете свой патриотический долг, – говорит Эпаминондас Гонсалвес. – Вы ведь – наш, не так ли?
– Не знаю, сударь, чей я, – отвечает репортер, и голос у него такой же несуразный, как и наружность: он звучит то гулко, словно эхо, то поднимается почти до фальцета. – У меня нет политических убеждений: политика вообще меня не интересует.
– Ценю вашу откровенность. – Гонсалвес, смеясь, встает из-за стола и берет свой саквояж. – Я доволен вами. Ваши репортажи написаны блестяще: сказано именно то, что надо, и именно так, как надо. Я доверил вам сложное и тонкое дело и рад, что не ошибся.
Он поднимает стеклянный колпак керосиновой лампы, дунув на фитиль, гасит ее и выходит из кабинета, а репортер, который следует за ним, спотыкается на пороге.
– У меня к вам просьба, – говорит он вдруг. – Если полковник Морейра Сезар и впрямь отправится на подавление мятежа в Канудосе, пошлите от газеты меня.
Эпаминондас Гонсалвес, надевая шляпу, поворачивается, пристально смотрит на репортера.
– Что ж, думаю, эта просьба выполнима. Значит, вы все-таки наш, хоть и не интересуетесь политикой. Восхищаться полковником Сезаром может только отъявленный республиканец.
– Не поручусь, что это восхищение, – говорит репортер, обмахиваясь стопкой исписанных листков. – Просто очень соблазнительно увидеть героя во плоти и оказаться рядом с такой выдающейся личностью. Это то же самое, что познакомиться с персонажем романа.
– Только будьте осмотрительны: полковник терпеть не может журналистов, – Эпаминондас Гонсалвес уже берется за ручку двери. – Он ведь в свое время изрешетил пулями на улице Рио кого-то из вашей братии – тот позволил себе непочтительно отозваться об армии.
– Спокойной ночи, – бормочет репортер и рысцой трусит к другому крылу дома, соединенному темным коридором с типографией. Дежурные наборщики, которые ждут материал, наверно, угостят его чашечкой кофе.
Часть третья
I
Раздается свисток паровоза, и поезд останавливается у платформы станции Кеймадас, украшенной флагами в честь прибытия полковника Морейры Сезара. Встречающие жмутся на узком перроне, а над их головами, над красной черепицей крыши вьется на ветру огромное белое полотнище: «Кеймадас приветствует доблестного полковника Сезара и его славных солдат. Да здравствует Бразилия!» Босоногие дети размахивают флажками; вокруг шестерых членов муниципального совета, надевших по такому случаю парадные сюртуки с лентой через плечо и обнаживших головы, теснится толпа оборванных, жалкого вида людей, нетерпеливо ожидающих зрелища; снуют, выпрашивая подаяние, нищие, расхаживают лоточники, предлагая свой товар – рападуру и жареное мясо на деревянных спицах.
Раздаются приветственные крики – это в дверях вагона, из окон которого выглядывают солдаты с винтовками, появился полковник Морейра Сезар. На нем синий мундир с золотыми пуговицами и красными выпушками, золотые шпоры. Придерживая саблю, полковник спрыгивает на перрон. Он мал ростом, тщедушен, очень подвижен. Жара такая, что все обливаются потом – все, кроме полковника: на его лице не заметно ни малейшей испарины. Кажется, что от этой щуплой фигурки волнами распространяется какая-то властная сила – так уверенны движения полковника, такая воля светится в его глазах:
