Финеас Финн - Энтони Троллоп
Прошу моих читателей не делать из последних слов ошибочных заключений. Не следует предполагать, будто леди Лора Кеннеди, недавно выйдя замуж, питала к влюбленному юноше запретную страсть. Да, она часто думала о Финеасе после свадьбы, но эти мысли никогда не принимали опасный оборот. Ей и в голову не приходило, будто чувства ее такой природы, что могли бы оскорбить ее супруга, а если бы пришло, она возненавидела бы саму себя. Леди Лора гордилась своей чистотой и своими нравственными устоями, а также тем, что, всегда владея собой, не подвергалась опасности разбиться о те рифы, которые стоили счастья столь многим женщинам. Да, это составляло ее гордость, за которую она нередко себя упрекала, но даже упрекая, была уверена, что неуязвима. Леди Лора отбросила мысль о любви, едва осознав, что Финеас относится к ней не по-дружески нежно, и приняла предложение мистера Кеннеди с уверенностью, что так будет лучше для нее самой и ее близких. Когда Финеас стоял с ней на вершине в Лохлинтере и говорил о надеждах, которые осмеливался лелеять, она наслаждалась тем, как романтично ее положение. И когда у подножия водопада он осмелился прижать ее к груди, она легко простила его, сказав себе, что это альфа и омега любовных переживаний в ее жизни. Леди Лора не считала нужным рассказывать о случившемся мистеру Кеннеди, но полагала, что, даже узнав, он едва ли рассердился бы. С тех пор она часто думала о Финеасе и его любви, говоря себе, что у нее тоже был поклонник; мужа она в этом качестве никогда не рассматривала. Эти мысли, однако, не страшили ее, как страшат мысли преступные. У нее было романтическое увлечение, оно было приятно, и оно прошло – так было нужно. Осталась сладость воспоминаний, которую она могла вкушать, даже зная, что все в прошлом. Теперь поклонник станет ее другом, а в особенности другом ее мужа, и они, а в особенности ее муж, позаботятся, чтобы он достиг в жизни успеха. Ей было очень приятно знать, что мужу он по нраву. А когда человек этот женится, его жена также станет ее подругой. Все это были рассуждения чистые и весьма отрадные. Теперь у нее в голове мелькнула мысль, что он и правда влюблен в другую, и ей это совсем не понравилось.
Но леди Лора не устрашилась и не осознала, в какой она опасности. В своих умозаключениях она не пошла дальше того, чтобы осудить мужское вероломство. Если ее подозрения верны и Финеас теперь любит Вайолет Эффингем, то как же мало стоят его чувства! Ей не пришло в голову, что и она теперь любила Роберта Кеннеди – или, быть может, не любила, что еще хуже. Она помнила, как прошедшей осенью этот молодой Феб, стоя с ней на холме, отвернулся, скрывая боль, когда узнал, что она помолвлена, но вот еще не кончилась зима, а он уже не таит, что его сердце принадлежит другой! Тут она принялась сопоставлять факты и считать, пока не убедилась, что Финеас даже не видел Вайолет Эффингем с тех пор, как побывал в Лохлинтере. Как лживы мужчины! Как лживы и как переменчивы!
«Чилтерн и Вайолет Эффингем! – говорил себе Финеас, уходя прочь с Гросвенор-плейс. – Неужели ее нужно принести в жертву – лишь потому, что она богата, и красива, и очаровательна, так что лорд Брентфорд даже готов простить сына, лишь бы заполучить такую невестку?» Финеасу тоже был по нраву лорд Чилтерн, и он видел – или воображал, что видел, – в нем хорошие задатки и надеялся на его исправление, рассчитывая, быть может, сыграть в этом свою роль. Но жертвовать – даже ради столь благой цели – Вайолет Эффингем? Она дважды отказала лорду Чилтерну, так что же ему еще нужно? Финеасу, однако, не приходило в голову, что любовь такой девушки, как Вайолет, могла бы составить его собственное счастье, ведь он по-прежнему был безнадежно влюблен в леди Лору Кеннеди.
Глава 18
Мистер Тернбулл
Был вечер среды, и палата общин не заседала; в семь часов Финеас стоял у дверей мистера Монка. Он прибыл первым и застал хозяина в столовой одного.
– Я за дворецкого, – сказал мистер Монк, держа в руках пару графинов и ставя их поближе к огню. – Но я уже закончил. Идемте наверх, чтобы должным образом принять двух великих людей.
– Простите: я, кажется, слишком рано.
– Ничуть. Семь часов – это семь часов. Я сам замешкался. Но не подумайте, бога ради, будто я стыжусь, что сам разливаю вино в своем доме! Помню, несколько лет назад лорд Палмерстон заявил на заседании комитета по заработной плате: мол, английскому министру не пристало, чтобы дверь в его доме открывала служанка [15]. Что ж. Я английский министр, но гостей у меня впустить некому, кроме единственной горничной, а вином я занимаюсь сам. Неужто я веду себя неподобающе? Не хотелось бы подрывать конституционные устои.
– Быть может, если вы скоро уйдете в отставку и никто не последует вашему примеру, катастрофы удастся избежать.
– От души надеюсь на это, ведь я люблю британскую конституцию, и мне по душе почтение, которое питают к членам кабинета. Тернбулл, который вот-вот придет, все это ненавидит, но он богатый человек и в его доме больше ливрейных лакеев, чем когда-либо было у лорда Палмерстона.
– Он ведь по-прежнему занимается делами?
– О да, и имеет в год тридцать тысяч дохода. Вот и он. Как поживаете, Тернбулл? Мы тут говорили о моей служанке. Надеюсь, она не оскорбила ваш взор, когда открывала дверь.
– Отнюдь. На вид весьма порядочная девица, – ответил мистер Тернбулл, который славился пламенными речами больше, чем чувством юмора.
– Порядочней не сыщешь во всем Лондоне, – заметил мистер Монк, – но Финну кажется, будто мне полагается ливрейный лакей.
– Мне это совершенно безразлично, – сказал мистер Тернбулл. – Никогда не думаю о таких вещах.
– Как и я, – согласился мистер Монк.
Тут доложили о приходе лэрда Лохлинтера, и все спустились к ужину.
Мистер Тернбулл был недурным собой, крепким мужчиной лет шестидесяти, с длинными седыми волосами
