Плоды земли - Кнут Гамсун
– А я привела свою корову!
– А-а, – ответил он.
– Меня не было так долго, потому что с ней нельзя быстро идти по горам. Она стельная.
– Так ты привела корову? – спросил он.
– Да, – ответила она, чувствуя потребность поговорить от сознания своего богатства. – Не думаешь же ты, что я вру! – прибавила она.
Исаак опасался самого худшего, но остерегся высказать свои подозрения и проговорил только:
– Поди поешь.
– Ты видел ее? Разве не красавица?
– Замечательная. Откуда она у тебя? – спросил он со всем равнодушием, на какое был способен.
– Ее зовут Златорожка. И чего это ты вздумал класть ограду? Уморишь себя работой, тем оно и кончится. Пойдем же, поглядим корову!
Они пошли в хлев, Исаак был в одном нижнем белье, но это ничего не значило. Они со всем тщанием осмотрели корову: все отметины, голову, вымя, крестец, бока – коричневая с белым, тощая.
Исаак осторожно спросил:
– Как думаешь, сколько ей лет?
– Сколько? – отозвалась Ингер. – Аккурат пошел четвертый год. Я сама ее выхаживала, и все, кто ее ни смотрел, говорили, что сроду не видали такого умного теленка. Как по-твоему, хватит у нас для нее корму?
Исаак начинал верить в то, во что ему так хотелось верить, и заявил:
– Что касаемо до корма, так корма для нее хватит!
Они вернулись в землянку, поели, попили, посидели. Улеглись спать, разговаривали о корове, о великом событии:
– Разве не красивая корова? Скоро у нее будет второй теленок. А зовут ее Златорожка. Ты спишь, Исаак?
– Нет.
– Слышь-ка, она сразу меня признала и пошла за мной, словно ягненок. Мы с ней часок поспали ночью в горах.
– А-а.
– Придется все лето держать ее на привязи, а то ведь убежит, потому что корова – она корова и есть.
– Где же она была раньше? – спросил наконец Исаак.
– У моих родных. Они не хотели отдавать ее, а ребятишки заплакали, когда я ее повела со двора.
Не может того быть, чтоб Ингер умела так замечательно лгать! Значит, она говорила правду, и корова – ее собственная. Теперь на усадьбе, во дворе стало одним важным обзаведеньем больше, все у них теперь есть, можно сказать – ни в чем недохватки! Ох уж эта Ингер, он любил ее, и она отвечала ему взаимностью, они были неприхотливы, жили в век деревянных ложек и были счастливы. «Пора спать!» – думали они. И засыпали. Наутро просыпались для нового дня, и тут всегда находилось у них то одно, то другое, над чем помаяться, и горе, и радость шли рядом, такова уж жизнь.
Взять хотя бы, для примера, эти бревна – не попробовать ли сложить из них дом? Теперь, бывая в селе, Исаак смотрел в оба и, надумав план постройки, решил поставить сруб. А разве это ему не до зарезу нужно? Во дворе прибавились овцы, прибавилась корова, коз стало много и будет еще больше, скотина уже не помещается в своем отделении в землянке, надо же найти какой-нибудь выход. И уж лучше приняться за дело сейчас, покамест цветет картошка и не начался сенокос. Ингер кое в чем ему пособит.
Ночью Исаак просыпается и встает с постели, Ингер после своего путешествия спит как убитая. Он снова идет в хлев. На сей раз он разговаривает с коровой по-другому, слова не переходят в приторную лесть, он тихонько оглаживает ее, осматривая во всех местах, нет ли где метки, тавра, нанесенного неведомым хозяином. Никакой метки он не находит и уходит из хлева с облегчением.
Вот лежат бревна. Он начинает подкатывать их, поднимает на каменную кладку, ладит проемы для окон, большой для горницы и маленький для клети. Очень это трудно, он весь уходит в работу, позабывая о времени. Над крышей землянки появился дымок, вышла Ингер и позвала его завтракать.
– Что это ты затеваешь? – спросила она.
– Ты уж встала? – ответил Исаак.
Ох уж этот Исаак, до чего скрытный! Но ему нравится, что она спрашивает, проявляет любопытство и обращает внимание на его затеи. Поев, он не сразу уходит, задержавшись немножко в землянке. Чего он ждет?
– Да что же это я сижу! – говорит он, вставая, и прибавляет: – Дел-то ведь хоть отбавляй!
– Дом, что ли, строишь? – спрашивает она. – Неужто не можешь ответить?
Он отвечает из милости, он преисполнен великой гордости оттого, что строит дом и сам со всем справляется, потому и отвечает:
– Ты ведь видишь, что строю.
– Ну да. Так, так.
– Как же не строить? – говорит Исаак. – Вот ты привела ведь корову, надо же ей хлев.
Бедняжка Ингер, Бог не наделил ее таким умом, каким наделил Исаака, свое творение. Да и было это все еще до того, как она узнала его как следует, научилась понимать его манеру говорить. Ингер сказала:
– Но ведь ты же строишь не хлев?
– Нет, – ответил он.
– Похоже больше, что ты строишь избу.
– По-твоему, так? – сказал он и взглянул на нее с напускным равнодушием, словно удивленный ее мыслью.
– Да. А скотине останется землянка?
Он подумал с минуту.
– Пожалуй, так оно будет лучше!
– Вот видишь, – победоносно проговорила Ингер, – меня тоже не так-то уж просто провести!
– Верно. А что ты скажешь насчет клети при горнице?
– Клеть? Тогда у нас будет совсем как у людей. Ох, если б все так вышло!
Так оно и вышло. Исаак строил дом, рубил углы и вязал венцы, одновременно складывал очаг из подходящих камней, но эта работа ладилась плохо, и временами он бывал недоволен собой. Когда начался сенокос, ему пришлось оставить стройку, ходить по косогорам и косить траву, огромными копнами приволакивая потом домой сено. Однажды дождливым днем Исаак сказал, что ему надо сходить в село.
– Зачем тебе туда?
– Да я и сам хорошенько не знаю.
Он ушел и пропадал двое суток, вернулся с кухонной плитой – словно тяжелогруженая баржа, проплыл он через лес с плитой на спине.
– Да ты просто себя не жалеешь! – воскликнула Ингер.
Исаак разобрал очаг, который так не подходил к новому дому, и поставил на его место плиту.
– Не у всех есть такие плиты, – сказала Ингер. – Господи, помилуй нас, грешных!
Сенокос продолжался. Исаак только и знал, что таскать сено, потому что лесная трава далеко не то, что луговая, а гораздо хуже. Поработать на стройке удавалось только в дождливые дни, она продвигалась медленно; к августу, когда все сено было уже убрано, новый дом был доведен едва до половины. В сентябре Исаак сказал, что так дальше не пойдет.
– Сбегай-ка в село и приведи на
