Иоганн Гете - Рейнеке-лис
Тут он обратился к жене:
- Береги детей, Эрмелина! Особенно нашего младшенького, нашего любимца Росселя. Малыш весь в меня - у него чудесные зубки! Да, и старшего, плутишку Рейгнгарта, я люблю не меньше. Можешь без меня побаловать деток.
Бог даст, я скоро вернусь и тогда уж порадую тебя хорошим подарком...
И он ушел в сопровождении Гримбарта.
Не прошло и часа, как Рейнеке обратился к своему спутнику:
- Милый племянник, дорогой мой друг! Вы - священнослужитель, лицо духовное. Признаюсь вам, мне все-таки страшновато предстать перед нашим государем. Что ни говори, а совесть у меня не совсем чиста. Если я исповедуюсь перед вами во всех своих грехах, мне станет легче. Так вот слушайте.
Прости меня господь и пресвятая дева Мария, - начал Рейнеке каяться на церковной латыни, как это положено у католиков, - что вредил выдре, коту и всем другим, в чем теперь признаюсь, и готов принять любое наказание...
Но барсук перебил его:
- Бросьте вы свою латынь и говорите по-нашему - понятнее будет!
- Хорошо, - кротко ответил ему лис. - Признаюсь, что я виноват перед всеми зверями и птицами.
Тут он рассказал, как недавно защемил в колоде медведя Брауна и как тот был избит; как он завлек в ловушку кота Гинце и как тот потерял один глаз.
Признался Рейнеке и в том, что петух Геннинг сказал правду: он, Рейнеке, действительно хватал его детей и съедал их с большим аппетитом.
- Мало того, - продолжал лис, - я даже самому королю и королеве сделал много пакостей. Не говоря уже о том, как я издевался всегда над волком Изергимом, которого в насмешку называл дядей, хотя никакой он мне не дядя, а я ему не племянник! Несколько лет тому назад, когда я жил в монастыре в Элькмаре, он пришел ко мне и попросил помочь ему стать монахом. "Это занятие, - сказал он, - очень мне нравится". Я заметил, что первым делом он должен научиться звонить в колокола, и привязал его лапы к колокольной веревке. Звон ему очень понравился, и он стал трезвонить, как буйно помешанный. Услыхав этот безумный набат, люди сбежались толпами. И не успел волк им объяснить, что он собирается стать монахом, как был избит до полусмерти. Однако этот дурень не отказался от своего намерения. Он попросил меня, чтобы я выбрил ему макушку, как у всех монахов. Я посоветовал Изергиму выжечь себе волосы на макушке раскаленным железом. Он послушался. И можете себе представить, как вздулась и сморщилась от ожога кожа на его глупой голове!..
Как-то мы бродили в Юлийских орах и забрались во двор к одному богатому попу. У него в амбаре хранились роскошные свиные окорока и длинные бруски свежего нежного сала. Изергим проскреб в толстой стене лазейку и довольно свободно в нее пролез. Он там так нажрался, что брюхо его раздулось, как бочка.
Собрался он уходить - не тут-то было! Дыра не пускает его обратно. Как он ругался!..
"Ах ты подлая обманщица (так он называл дыру)! Когда я был голоден, ты меня пропустила, а теперь, когда я наелся, не пускаешь!.."
Я между тем ворвался в дом к попу, который преспокойно сидел за обедом.
Перед ним стояло блюдо с еще горячим жареным петухом. Я схватил петуха и выскочил за дверь. Поп закричал не своим голосом, кинулся было за мной, Да зацепился за стул и опрокинул стол со всей снедью, что была в нем.
"Бегите, ловите, колите!.." - завопил он, но тут же поскользнулся в луже супа и шлепнулся в нее.
На крик сбежались люди, а поп продолжал орать как полоумный:
"Что за наглый вор! Стащил жаркое! Прямо со стола!.."
Разъяренные люди кинулись за мной в погоню. Я мчусь впереди, добегаю уже до амбара и роняю петуха: мне стало не под силу его держать - был слишком тяжел.
Толпа потеряла меня из виду, но, увы, какую добычу я потерял!
Подоспевший поп, поднимая петуха с земли, заметил в амбаре волка.
"Люди! Сюда! Не зевайте! Еще один грабитель попался нам в руки! кричал священник. - Если он улизнет, мы станем посмешищем для всего нашего края!.."
Тут на волка посыпался град ударов, пока несчастный не потерял сознание и не рухнул на землю. За всю свою жизнь этот неудачник не терпел таких побоев.
Ну и картина была бы, если бы какой-нибудь художник изобразил, как растяпа Изергим уплатил священнику за ветчину и за сало!
Крестьяне вытащили его из амбара и, считая подохшим, выбросили на свалку.
Сколько времени он там провалялся, как пришел в себя и как ему удалось выбраться оттуда, не знаю.
И все-таки даже потом, спустя год, волк клялся мне в вечной дружбе. Эта вечная дружба продолжалась правда недолго. А зачем она ему понадобилась, не трудно было смекнуть: он мечтал хоть раз в жизни поесть вволю свежей курятинки. А я, чтобы позлее над ним наглумиться, взялся проводить его на чердак. "Средняя балка, - сказал я ему, - служит насестом петуху и семи жирным курам".
Ночью вышли мы, идем. Чуть пробило полночь - пришли. Я знал, что окно чердака закрывается ставнем. Днем его поднимали и подпирали легкой планкой, а на ночь планку отставляли, и ставень опускался. Но я знал, что в этот час ставень был еще поднят.
Я притворился, что влезаю первым, но тут же отстранился, якобы из вежливости пропуская дядюшку волка вперед.
"Смелее! - сказал я. - Если хотите хорошей добычи, не зевайте! Куры здесь откормленные!"
Волк осторожно влез на балку, пошарил по сторонам и раздраженно проворчал:
"Вы меня привели не туда! Здесь и перышка куриного не найти!"
А я отвечаю:
"Тех кур, что сидели поближе, я уже успел похватать. Остальные садятся подальше от окна. Будьте спокойны и потихоньку полегоньку двигайтесь дальше..."
Пропустив Изергима, я незаметно пятился назад, к окну. Выскочив наружу, Я дернул подпорку - ставень с шумом захлопнулся, а волк так затрясся от испуга, что грохнулся с узкой балки на пол.
Во дворе горел костер, вокруг которого, подремывая, сидели люди. От шума они проснулись.
"Что там упало в окно чердака?" - закричали они в испуге, засветили фонарь и бросились на чердак. Обнаружив забившегося в угол волка, они стали беспощадно его дубасить. Как только жив он остался после такого щедрого угощения!
Признаюсь вам также, - продолжал лис, - что и волчице Гермунде я сделал немало гадостей. Хватит ей позора на всю жизнь!
Теперь, племянник, я открыл вам все, что только могла припомнить моя совесть, что тяготило мою душу. Дайте же мне, служитель бога, отпущение грехов! Я готов принять самое страшное наказание...
Барсук Гримбарт знал толк в церковных делах. Сорвав по пути прутик, он передал его лису и сказал:
- Этим прутиком, дядя, трижды похлещите себя по спине, потом положите прутик на землю, трижды перепрыгните через него и благоговейно трижды его поцелуйте.
Тогда я отпущу вам все ваши грехи и во имя господа бога прощу вам все, что вы совершили. Но свое исправление, дядя, вам нужно доказать добрыми делами.
Ходите в церковь, усердно молитесь, соблюдайте все постные дни, раздавайте щедро милостыню. Поклянитесь отречься от беспутной жизни, грабежа, воровства, предательства, обмана и всяких пакостей. Если вы будете все это выполнять, то заслужите милость Божию.
- Выполню! - воскликнул Рейнеке. - Клянусь вам!
На этом исповедь кончилась, и набожный Гримбарт с грешником Рейнеке продолжали путь ко двору короля. Вскоре вдали показался женский монастырь.
Монахини в нем не только служили богу, но и содержали во дворе множество кур, петухов и индюшек, бегавших в поисках корма и за монастырские стены. Рейнеке частенько сюда наведывался и сейчас предложил барсуку:
- Давайте-ка пойдем лучше вдоль монастырской стены - это самый короткий путь.
Барсук согласился. Но как только они приблизились к курам, рыжий плут набросился на жирненького, молоденького петушка, отставшего от остальных, так что перья взлетели на воздух.
- Вот как, беспутный дядюшка! - возмутился Гримбарт. - Не успели покаяться, как уже снова впадаете в грех? Ничего себе покаяние!
Хитрец Рейнеке кротко ему отвечает:
Дорогой мой племянник! Я поступил так бессознательно, по привычке.
Молитесь за меня богу - может быть, он по милосердию своему меня простит.
Это больше не повторится.
Но пока монастырь не исчез из виду, лис все время оглядывался - не был в силах бороться с соблазном. Казалось, что если бы ему отрубили голову, эта голова сама набросилась бы на добычу - так велика была его жадность.
Гримбарт заметил это и строго спросил:
- Куда вы это опять глазами стреляете, дядюшка? Мерзкий вы и неисправимый чревоугодник!
- Вы придираетесь, сударь мой, - ответил Рейнеке, притворившись обиженным. - Не торопитесь меня осуждать. Я просто читаю молитву. В этом нуждаются души всех кур и гусей, которых я, бывало, так дерзко похищал у монахинь, у этих праведных женщин...
Гримбарт промолчал. Они уже приблизились ко дворцу, и Рейнеке сразу пал духом: он чувствовал, что на него надвигается страшная гроза обвинений.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
