Карел Чапек - Большая докторская сказка
Будто блеснув, всплеснула речная волна, и стою я на берегу Упы, на серебристом лугу, залитом луной. А посередине луга что-то светится: не то тело, не то просто туман; и слышу я - не то тихий плач, не то шум воды.
- Так, так, - говорю успокоительно. - Кто же мы такие и что у нас болит?
- Ах, доктор, - произнесла дрожащим голосом маленькая светящаяся туманность. - Я - просто вила, речная русалка. Мои сестры плясали, и я плясала с ними, как вдруг, сама не знаю почему, - может, о лунный луч споткнулась, может, поскользнулась на блестящей росинке, - только очутилась я на земле: лежу и встать не могу, и ножка болит, болит...
- Понимаю, мадемуазель, - сказал я. - У вас, как видно, фрактура, иначе говоря - перелом. Надо привести в порядок... Значит, вы - одна из тех русалок, что танцуют в этой долине? Так, так. А попадется молодой человек из Жернова или Слатаны, вы его закружите насмерть, да? Гм, гм. А знаете, милая? Ведь это безобразие. И на этот раз вам пришлось дорого за него заплатить, правда? Доигрались?
- Ах, доктор, - застонала светлинка на лугу, - если б вы только знали, как у меня ножка болит!
- Конечно, болит, - говорю. - Фрактура не может не болеть.
Я стал на колени возле русалки, чтоб осмотреть перелом.
Уважаемые коллеги, я вылечил не одну сотню переломов, но скажу вам: с русалками трудно иметь дело. У них все тело сплошь из одних лучей, причем кости образованы так называемыми жесткими лучами; в руку взять нельзя: зыбко, как дуновение ветерка, как свет, как туман. Извольте-ка это выпрямить, стянуть, забинтовать! Доложу вам, дьявольски трудная задача. Попробовал было паутинками обматывать, кричит: "Ой-ой-ой! Режут, как веревки!" Хотел иммобилизировать сломанную ножку лепестком цветка яблони, плачет: "Ах, ах, давит, как камень!" Что делать? В конце концов снял я блик, металлический отблеск с крыльев стрекозы, или либеллы, и приготовил из него две дощечки. Затем разложил лунный луч, пропустив его сквозь каплю росы, на семь цветов радуги, и самым нежным из них, голубым, привязал эти дощечки к сломанной русалочьей ноге. Это было сущее мученье! Я весь вспотел; мне стало казаться, что полная луна жарит, как августовское солнце. Покончив с этой работой, сел рядом с русалкой и говорю:
- Теперь, мадемуазель, ведите себя смирно, не шевелите ножкой, пока не срастется. Но послушайте, душенька, я вам, с подругами вашими, просто удивляюсь: как это вы до сих пор здесь? Ведь все вилы и русалки, сколько их ни было, давным-давно в гораздо лучшие места перебрались...
- Куда? - перебила она.
- Да туда, где фильмы делают, знаете? - ответил я. Они играют и танцуют для кино; денег у них куры не клюют, и все на них любуются - слава на весь мир, мадемуазель! Все русалки и вилы давно в кино перешли, и все водяные и лешие, сколько их ни есть. Если бы вы только видели, какие на этих вилах туалеты и драгоценности! Никогда б не надели они такого простого платья, как на вас.
- О! - возразила русалка. - Наши платья ткутся из сияния светлячков!
- Да, - сказал я, - но таких уж не носят. И фасон теперь совсем не такой.
- С шлейфом? - взволнованно спросила русалка.
- Не сумею вам сказать, - сказал я. - Я в этом плохой знаток. Но мне пора уходить: скоро рассвет, а, насколько мне известно, вы, русалки, появляетесь только в темноте, правда? Итак, всего доброго, мадемуазель. А насчет кино подумайте!
Больше я этой русалки не видел. Думаю, ее сломанная берцовая косточка хорошо срослась. И можете себе представить: с тех пор русалки и вилы перестали появляться в Ратиборжской долине. Наверно, перешли в киностудии. Да вы сами в кино можете заметить: кажется, будто на экране двигаются барышни и дамы, а тела у них никакого нет, потрогать нельзя, вс? - сплошь из одних лучей: ясное дело русалки! Вот отчего приходится в кино гасить свет и следить за тем, чтоб было темно: ведь вилы и всякие призраки боятся света и оживают только впотьмах.
Из этого также видно, что в настоящее время ни призраки, ни другие сказочные существа не могут показываться при дневном свете, если только не найдут себе другой, более дельной профессии. А возможностей у них для этого хоть отбавляй!
Господи, мы с вами так заболтались, дети, что совсем забыли о волшебнике Мадияше! И не мудрено; ведь он не может ни шепнуть, ни губами пошевелить: сливовая косточка все сидит у него в горле. Он может только потеть от страха, пучить глаза и думать: "Когда же эти четыре доктора помогут мне?"
- Ну-с, господин Мадияш, - сказал, наконец, доктор из Костельца. - Приступим к операции. Но сперва нам надо вымыть руки, так как для хирурга самое главное - чистота.
Все четверо принялись мыть руки: сперва вымыли в теплой воде, потом в чистом спирте, потом в бензине, потом в карболке. Потом надели чистые белые халаты... Ой, миленькие, сейчас начнется операция! Кто боится, пускай лучше закроет глаза.
- Винцек, - сказал доктор из Горжичек, - подержи пациенту руки, чтоб он не шевелился.
- Вы готовы, господин Мадияш? - важно спросил доктор из Упице.
Мадияш кивнул головой. А сам ни жив ни мертв, колени трясутся от страха,
- Тогда приступим! - провозгласил гроновский доктор.
Тут доктор из Костельца развернулся и дал волшебнику Мадияшу такого тумака, или леща, в спину, что загремело так, будто гром грянул, и в Находе, Старкоче, даже в Смиржице народ стал оглядываться, не начинается ли гроза; земля затряслась, и в Сватон?вице обвалилась галерея в заброшенной шахте, а в Находе закачалась колокольня; по всему краю до самого Трутнова, Полице и еще дальше вспугнулись все голуби, все собаки залезли от страха к себе в конуру и все кошки спрыгнули с печи; а сливовая косточка выскочила у Мадияша из горла с такой огромной силой и скоростью, что залетела за Пардубице и упала только возле Пржелоуче, убив в поле пару волов и уйдя на три сажени два локтя полторы стопы семь дюймов четыре пяди и четверть линии в землю.
Сперва выскочила у Мадияша из горла сливовая косточка, а за ней слова: "...тюх нескладный!" Это была застрявшая половина той фразы, которую он хотел крикнуть веснушчатому Винцеку: "Ах ты, пентюх нескладный!" Но она не улетела так далеко, а упала тут же, за Иозефовом, перешибив при этом старую грушу.
После этого Мадияш разгладил усы и промолвил:
- Очень вам благодарен!
- Не за что, - ответили четыре доктора. - Операция прошла удачно.
- Только, - прибавил упицкий доктор, - чтобы совсем избавиться от этой болезни, господин Мадияш, вам надо сотню-другую лет отдохнуть. Настоятельно рекомендую вам, как и гавловицкому водяному, переменить воздух и климат.
- Я согласен с коллегой, - поддержал гроновский доктор. - Вы нуждаетесь в обилии солнца и воздуха, как принцесса Сулейманская. Исходя из этого, я горячо советовал бы вам пожить в пустыне Сахаре.
- Я со своей стороны разделяю эту точку зрения, - добавил костелецкий доктор. - Пустыня Сахара будет для вас чрезвычайно полезна, господин Мадияш, уже по одному тому, что там не растут сливы, которые могли бы явиться серьезной угрозой вашему здоровью.
- Присоединяюсь к мнению уважаемых коллег, - сказал доктор из Горжичек. - И уж раз вы - чародей, господин Мадияш, так в этой пустыне вы получите возможность исследовать и продумать вопрос о том, как наколдовать в ней влагу и плодородие, чтобы там могли жить и работать люди. Это была бы прекрасная сказка.
Что оставалось делать волшебнику Мадияшу? Он вежливо поблагодарил четырех докторов, упаковал свои волшебные чары и переехал с Гейшовины в пустыню Сахару. С тех пор у нас нет ни чародеев, ни колдунов, и это очень хорошо. Но волшебник Мадияш еще жив и размышляет над вопросом о том, как бы наколдовать в пустыне поля и леса, города и деревни. Может быть, вы, дети, дождетесь этого.
