Джон Голсуори - Сага о Форсайдах
- Да, - сказал Сомс, - я редко захожу. Но я вот думал... Случись что-нибудь с вами, или со мною, или с обоими, дела живо запутаются, Грэдмен.
- О-о, не хочется и думать об этом!
- А нужно; мы с вами не молоды.
- Ну, я-то не мальчишка, но вы, мистер Сомс, - разве это старость?
- Семьдесят один.
- Да, да! А кажется, только на днях я отвозил вас в школу в Слау. Я помню то время лучше, чем вчерашний день.
- Я тоже, Грэдмен; и это признак старости. Помните вы этого молодого человека, который заходил сюда сообщить мне об Элдерсоне?
- А, да, Славный молодой человек. Баттермилк или что-то в этом роде.
- Баттерфилд, Так вот, я решил дать его вам в помощники и хочу, чтобы вы ввели его в курс всех дел.
Старый клерк стоял тихо-тихо; лицо его, в рамке седых волос и бороды, ничего не выражало. Сомс заторопился:
- Это только на всякий случай. Когда-нибудь вам захочется уйти на покой...
Тяжелым жестом Грэдмен поднял руку.
- Моя надежда - умереть на посту, - сказал он.
- Ну, как хотите, Грэдмен. Вы, как и раньше, всем ведайте; но у нас будет на кого положиться, если вы захвораете, либо захотите отдохнуть, либо еще что.
- Лучше бы не надо, мистер Сомс. Молодой человек, у нас в конторе...
- Хороший человек, Грэдмен. К тому же он кое-чем обязан мне и моему зятю. Он вам не помешает. Знаете, ведь никто не вечен.
Лицо старика странно сморщилось, голос скрипел больше обычного.
- Словно бы и рано вперед загадывать. Я вполне справляюсь с работой, мистер Сомс.
- О, я вас понимаю, - сказал Сомс, - я и сам это чувствую, но время никого не ждет, и надо подумать о будущем.
Из-под седых усов вырвался вздох.
- Что ж, мистер Сомс, раз вы решили, говорить больше нечего; но я недоволен.
- Пойдемте, я подвезу вас до станции.
- Спасибо, я лучше пройдусь, подышу воздухом. Вот только запру.
Сомс понял, что запирать надо не только ящики, но и чувства, и вышел.
Преданный старик! Проехать сразу же к Полкинфорду, выбрать что-нибудь ему в подарок.
В громадном магазине, так тесно уставленном - серебром и золотом, что являлось сомнение, была ли здесь когда продана хоть одна вещь. Сомс огляделся. Надо подыскать что-нибудь стоящее - ничего вычурного, кричащего. Пунша старик, верно, не пьет - сектант! Может, подойдут эти два верблюда? Серебряные, с позолотой, у каждого по два горба, и из них торчат свечи. И между горбами выгравировать - "Джозефу Грэдмену от благодарной семьи Форсайтов". Грэдмен живет где-то около Зоологического сада. Гм! Верблюды? Нет! Лучше чашу. Если он не пьет пунша, может насыпать в нее розовых лепестков или ставить цветы.
- Мне нужна чаша, - сказал он, - очень хорошая.
- Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Всегда у них есть как раз то, что вам нужно!
- Вот взгляните, сэр, литого серебра - очень строгий рисунок.
- Строгий! - сказал Сомс. - Я бы даром ее не взял.
- Совершенно верно, сэр, это, может быть, не совсем то, что вам нужно. Ну, а вот эта небольшая, но изящная чаша?
- Нет, нет, что-нибудь простое и устойчивое, чтобы вмещала около галлона.
- Мистер Бэнкуэйт, подите-ка сюда. Этому джентльмену нужна старинная чаша.
- Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Сомс издал неясное ворчанье.
- На старинные чаши спрос небольшой; но у нас есть одна, антикварная, из дома Роксборо.
- С гербом? - сказал Сомс. - Не годится. Мне нужно новую или, во всяком случае, без герба.
- А тогда вот эта вам подойдет, сэр.
- О боже! - сказал Сомс и указал кончиком зонта в противоположную сторону. - Вот это что такое?
Приказчик сделал огорченное лицо и достал вещь с застекленной полки.
На выпуклой, стянутой кверху ножке покоилась вместительная серебряная чаша. Сомс постучал по ней пальцем.
- Чистого серебра, сэр, и, как видите, очень гладкие края; форма достаточно скромная, внутри позолота лучшего качества. Я бы сказал, как раз то, что вам нужно.
- Неплохо. Сколько стоит?
Приказчик склонился над кабалистическим знаком.
- Тридцать пять фунтов, сэр.
- Вполне достаточно, - сказал Сомс. Понравится ли подарок старому Грэдмену, он не знал, но вещь не безвкусная, престиж семьи не пострадает. - Так я ее беру, - сказал он. - Выгравируйте на ней эти слова, - он написал их. - Пошлите по этому адресу, а счет мне; и, пожалуйста, поскорее.
- Будет исполнено, сэр. Не интересуют ли вас эти бокалы? Очень оригинальные.
- Больше ничего! - сказал Сомс. - До свидания!
Он дал приказчику свою карточку, окинул магазин холодным взглядом и вышел. Одной заботой меньше!
Под брызгами сентябрьского солнца он шел по Пикадилли на запад, в Грин-парк. Эти мягкие осенние дни хорошо на него действовали. Ему не стало жарко, и холодно не было.
И платаны, чуть начинавшие желтеть, радовали его - хорошие деревья, стройные. Шагая по траве лужаек. Сомс даже ощущал умиление. Звук быстрых, нагонявших его шагов вторгся в его сознание. Голос сказал:
- А, Форсайт! Вы на собрание к Майклу? Пойдемте вместе!
"Старый Монт", как всегда самоуверенный, болтливый! Вот и сейчас пошел трещать!
- Как вы смотрите на все эти перемены в Лондоне, Форсайт? Помните, широкие панталоны и кринолины - расцвет Лича [35] - старый Пэм [36] на коне? Сентябрь навевает воспоминания.
- Это все поверхностное, - сказал Сомс.
- Поверхностное? Иногда и мне так кажется. Но есть и существенная разница - разница между романами Остин и Троллопа и современными писателями. Приходов не осталось. Классы? Да, но грань между ними проводит человек, а не бог, как во времена Троллопа.
Сомс фыркнул. Вечно он так странно выражается!
- Если дальше пойдем такими темпами, скоро вообще никакой грани не будет, - сказал он.
- А вы, пожалуй, не правы, Форсайт. Я бы не удивился возвращению лошади.
- При чем тут лошадь? - пробурчал Сомс.
- Ждать нам остается только царства небесного на земле, - продолжал сэр Лоренс, помахивая тросточкой. - Тогда у нас опять начнется расцвет личности. А царство небесное уже почти наступило.
- Совершенно вас не понимаю, - сказал Сомс.
- Обучение бесплатное; женщины имеют право голоса; даже у рабочего есть - или скоро будет - автомобиль; трущобы обречены на гибель - благодаря вам, Форсайт; развлечения и новости проникают под каждую крышу; либеральная партия сдана в архив; свобода торговли стала величиной переменной; спорт доступен в любых количествах; догматам дали по шее; генеральной стачке тоже; бойскаутов что ни день, то больше; платья удобные; и волосы короткие - это все признаки царства небесного.
- Но при чем тут все-таки лошадь?
- Символ, дорогой мой Форсайт! Лошадь нельзя подвести ни под стандарт, ни под социализм. Начинается реакция против единообразия. Еще немножко царства небесного - и мы опять начнем заниматься своей душой и ездить цугом.
- Что это за шум? - сказал Сомс. - Будто кто-то взывает о помощи.
Сэр Лоренс вздернул бровь.
- Это пылесос в Букингемском дворце. В них много человеческого.
Сомс глухо заворчал - не умеет этот человек быть серьезным! Ну-ну, скоро, может быть, придется. Если Флер... Но не хотелось думать об этом "если".
- Что меня восхищает в англичанах, - вдруг заговорил сэр Лоренс, это их эволюционизм. Они подаются вперед и назад, и снова вперед. Иностранцы считают их безнадежными консерваторами, но у них есть своя логика - это великая вещь, Форсайт. Как вы думаете поступить с вашими картинами, когда соберетесь на тот свет? Завещаете их государству?"
- Смотря по тому, как оно со мной обойдется. Если они еще повысят налог на наследство, я изменю завещание.
- По принципу наших предков, а? Либо добровольная служба, либо никакой! Молодцы были наши предки.
- Насчет ваших не знаю, - сказал Сомс, - мои были просто фермеры. Я завтра еду взглянуть на них, - добавил он с вызовом.
- Чудесно! Надеюсь, вы застанете их дома.
- Мы опоздали, - сказал Сомс, заглядывая в окно столовой, из которого выглядывали члены комитета. - Половина седьмого! Ну и забавный народ!
- Мы всегда забавный народ, - сказал сэр Лоренс, входя за ним в дверь, - только не в собственных глазах. Это первая из жизненных основ, Форсайт.
VII
ЗАВТРА
Флер встретила их в холле. Оставив Джона в Доркинге, она с недозволенной скоростью прикатила обратно в Лондон, чтобы создать впечатление, что мысли ее заняты исключительно благоустройством трущоб. "Помещик" уехал стрелять куропаток, и председательствовал епископ. Флер прошла к буфету и стала разливать чай, пока Майкл читал протокол предыдущего собрания. Епископ, сэр Годфри Бедвин, мистер Монтросс, ее свекор и сама она пили китайский чай; сэр Тимоти - виски с содовой; Майкл - ничего; маркиз, Хилери и ее отец - цейлонский чай; и каждый утверждал, что остальные портят себе пищеварение. Отец постоянно говорил ей, что она пьет китайский чай только потому, что он в моде: нравиться он ей, конечно, не может. Наливая каждому положенный напиток, она пыталась представить себе, что бы они подумали, если б знали, чем, кроме чая, заняты ее мысли. Завтра у Джона последний сеанс, и она делает решительный шаг! Два месяца - с тех пор как они танцевали с ним в Нетлфолде - она терпела, завтра это кончится. Завтра в этот час она потребует своего. Она знала, что для всякого контракта нужны две стороны, но это ее не смущало. Она верила верой красивой, влюбленной женщины. Ее воля исполнится, но никто не должен узнать об этом. И, передавая чашки, она улыбалась неведению этих умных старых людей. Они не узнают, никто не узнает; уж конечно, не этот молодой - человек, который прошлой ночью обнимал ее! И, думая о том, кому это еще только предстояло, она села у камина с чашкой чая и блокнотом, а сердце у нее колотилось, и полузакрытые глаза видели лицо Джона, обернувшееся к ней с порога вокзала. Свершение! Она, как Иаков, семь лет выслуживала свою любовь - семь долгих, долгих лет! И пока она сидела, слушая нудное гудение епископа и сэра Годфри, бессвязные восклицания сэра Тимоти, редкие, сдержанные замечания отца, - ясное, четкое, упрямое сознание, которым наделила ее французская кровь, было занято усовершенствованием механизма тайной жизни, которую они начнут завтра, вкусив запретного плода. Тайная жизнь - безопасная жизнь, если отбросить трусливые колебания, щепетильность и угрызения совести! Она так была в этом уверена, словно раз десять жила тайной жизнью. Она сама все устроит. У Джона не будет никаких забот. И никто не узнает!
