Дитя урагана - Катарина Сусанна Причард
В сумерки мы подъехали к придорожному трактиру, где решили заночевать. Это была приземистая лачуга, прилепившаяся по ту сторону ущелья, среди неприступных громад и душного безмолвия. К трактиру приближалось большое стадо белых коз, позади него брел старик в шляпе, увешанной по краям кусочками пробки[11]. Солнце зашло, но последние розовые блики еще дрожали меж эвкалиптовых стволов. Колокольчики на шеях коз мелодично позвякивали».
Из Брокен-Хилла мы поездом добрались до Аделаиды, а оттуда морем — до Мельбурна.
Итак, кончился год; мы с девочками успели привязаться друг к другу; прощание с хозяевами получилось очень милым и вежливым. Я была признательна им за терпимость, проявленную к моим «Письмам», и за то, что благодаря им мне представился случай увидеть и узнать кое-что о жизни на ферме в самой глуши.
Я радостно и жадно впитывала в себя новые картины, наблюдала уклад жизни — ведь все это давало мне представление о бескрайности и удивительной многоликости страны и народа, создававшего Австралию. Каким открытием была эта засушливая глушь для девушки, выросшей на юге с его буйной растительностью, лесистыми холмами, папоротниковыми лощинами, плодородием полей и ферм!
У меня было такое чувство, словно я сразу повзрослела и шагнула далеко вперед по пути своего жизненного и литературного ученичества. Все пошло мне на пользу — и самые напряженные дни занятий с учениками, и даже тоскливое разочарование в первой любви к Рыжей Бороде.
13
Вернувшись домой, я засыпала всех рассказами о том, как гуртуют и стригут овец, как объезжают лошадей, какие огромные там просторы, как вдали, у самого горизонта, цепочкой тянутся караваны верблюдов, а стада волов чуть свет бредут под крики погонщиков по дороге на Брокен-Хилл, продолжая свой утомительный путь из Куинсленда.
Прожив так долго среди чужих людей, чудесно было почувствовать себя среди любящих и любимых; приятна была радость отца и мамы при встрече, поцелуи и объятия мальчиков и Би. Я уже предвкушала беседы с Хильдой, свидания со старыми друзьями, разговоры о занятиях в университете, поездки на пикники, на пляж и танцы во время каникул.
Но дома меня ждали тревожные новости. Отец слишком напряженно работал все это время и стал терять сон. Доктор рекомендовал ему морское путешествие и несколько месяцев отдыха. Мама подала отцу мысль — навестить братьев в Новой Зеландии, но негде было взять денег на дорогу. Мама не хотела отпускать его одного.
— Не хочется мне просить тебя об этом, дорогая, — сказала она, — но не поедешь ли ты с ним?
С годовым жалованьем гувернантки в кармане я чувствовала себя богачкой и гордилась, что в состоянии заплатить за билеты; хотя, как ни странно, охоты ехать в Новую Зеландию у меня не было. Я так долго жила вдали от дома и досадовала, что рухнули все планы, которые я строила на каникулы.
Дома я побыла немного; вскоре мы с отцом отплыли на одном из лайнеров Объединенного пароходства. После захода в Хобарт судно взяло курс на Блуфф, порт на южной оконечности Новой Зеландии. Едва скрылся из виду Хобарт, как мы попали в полосу густого тумана. Два или три дня белая пелена висела над морем, словно покрывало. Круглые сутки пароход гудел, выли сирены. Временами казалось, что из тумана нам отвечают гудки и сирены других пароходов. Но, по словам отца, это могли быть только отголоски наших собственных сигналов. Отец и другие пассажиры беспокойно ходили взад и вперед по палубе, всматриваясь в белую мглу, и озабоченно обсуждали опасности, которые таило в себе плавание в таком тумане. Отец знал их все: я же оставалась в неведении, пока старший офицер кое-что не рассказал мне.
Этот Джон Джослин был валлиец с глазами цвета морской воды. Он частенько придвигал свой лонгшез к моему, и мы подолгу беседовали, а вечерами гуляли по палубе рядом, вышагивая положенную милю.
Отец забеспокоился.
— Что-то старший офицер слишком много оказывает тебе внимания, — сказал он. — Будь осторожна, этот палубный флирт нельзя принимать всерьез.
— Ни о каком флирте не может быть речи, — возразила я в негодовании. — Просто он интересный человек, и мне нравится с ним беседовать.
По правде сказать, было нечто возбуждающее в веселом, добродушно-шутливом интересе к моей особе этого красивого офицера. Его внимание было очень приятно и даже лестно. Человек много старше меня, он как будто забавлялся моими понятиями о жизни вообще и о некоторых частностях, и между прочим тем, что я решила не выходить замуж и не влюбляться, а собираюсь стать писательницей. Сам он поражал меня необычностью своих взглядов, порой циничных и весьма радикальных. Я старалась не выказывать своей неискушенности и наслаждалась его кипучим жизнелюбием, его рассказами о скитаниях по всему свету, о несхожести обычаев и верований у народов разных стран.
Когда стало ясно, что погода испортилась надолго, Джона Джослина словно подменили. Он ходил мрачный и озабоченный.
— Отца беспокоит этот туман, — сказала я ему.
— Меня тоже, — ответил он. — Уже два дня мы не можем определиться, только смотрите не проговоритесь никому. С прошлой ночи мы идем к берегу. А старик понятия не имеет, на каком он свете. Да еще пьет без просыпу.
По расчетам Джона Джослина, судно приближалось к берегам Новой Зеландии, но объяснить пассажирам положение дел он боялся — могла начаться паника. В то же время он хотел предупредить меня об опасности и научить, что делать в случае крушения.
— Вы девушка разумная, — сказал он. — Не хочу вас пугать, но ложитесь сегодня не раздеваясь и будьте готовы помочь отцу. Может случиться, я буду слишком занят и не смогу о вас позаботиться.
Я последовала его совету, проверила наши с отцом спасательные пояса, узнала, как в случае необходимости быстрее добраться до шлюпки.
Надо ли говорить, что я не много спала в ту ночь, поминутно ожидая столкновения или аварии, которых, как я знала, опасался старший офицер. Но ночь прошла благополучно, а ранним утром, когда я вышла на палубу, туман рассеялся. Он взвился вверх, словно поднятый занавес, а впереди — казалось, туда можно было добросить камнем — встал пустынный холмистый берег с отвесно вздымающимися из моря скалами.
— Слышали бы вы, как ругался
