Сливовый календарь любви - Тамэнага Сюнсуй
В этот момент из-за дома появляется какой-то оборванец в старом ватном халате, он заглядывает в кухню.
Оборванец (обращается к первому незнакомцу). Эй, Госиро-сан, выходи!
Первый незнакомец. Ты, Окахати? Что там? Если все, о чем я тебя просил, удалось, то надо еще немного подождать.
Оборванец. Втихую не получилось!
Первый незнакомец. Проклятье! Все пропало!
Что же все это означает? Узнаете, если прочтете главу девятнадцатую.
Глава восемнадцатая
Еще один на сливе цветок –
Еще на вершок прибудет тепла.
Весной на солнечном припеке
Снег тает быстро, но под снегом –
Слои, слои печалей старых…
Домик в Накауре. Его сняла Ёнэхати для своего любимого. Всем сердцем она верна ему, струны ее сямисэна дают пропитание обоим. Принимая ее деньги и заботы, Тандзиро считается посыльным, но это лишь название. Работы у него немного, и на досуге он слагает трехстишия или же подбирает к ним удачные зачины из пяти слогов. Еще он сочиняет новые куплеты для мелодий ниагари и додоицу, а в компании друзей он первый наставник в искусстве удачно пошутить и уловить соль анекдота. Слыхали ли в старину о подобных занятиях?
Но ведь Фукагава – колыбель почитаемых нынче «жизнелюбия» и «чувствительности», и именно отсюда приходят в наш мир моды. Да-да, здесь, на юго-востоке столицы, выдумывают самые щегольские наряды, узоры тканей и любимые всеми расцветки. А зачинательницами всегда бывают гейши Фукагавы. Их множество, но самые известные в наше время – это Масакити, Куникити, Асакити, Които, Тоёкити, Хисакити, Имасукэ и Кохама[48]. Мало кого можно поставить сразу после них. Зернышко к зернышку – лучший урожай всех семи кварталов района Фукагава! И кто из гостей не знает имен этих девиц, тот не может называться истинным завсегдатаем Фукагавы. Но автор этой повести – иное дело. Сам он держится в стороне от подобных мест и лишь перечислил то, что «сто глаз увидали, сто пальцев указали», дабы уведомить и жителей провинции о нравах столицы.
Но мы отвлеклись.
Тандзиро в это самое время раздвигает створки окна и выглядывает на дорогу, поворачивая голову то вправо, то влево. По дороге идет молодая женщина. Лет ей чуть больше двадцати. Только что вымытые волосы уложены в прическу «симада», которая слегка растрепалась и сбилась набок. Лицо после ванны без грима, но в нем нет ни малейшего изъяна, а чуть порозовевшие веки выдают недавний порыв страсти. Вздохнув и улыбнувшись, она захлопывает окно, которое открыл Тандзиро, выкрикивая что-то на прощание.
Женщина (это гейша Адакити). А я вот, наоборот, ничуть не ревнива!
Прижимая к себе свернутый купальный халат, она решительно шагает прочь. В этот момент на дороге показывается Ёнэхати, и они сталкиваются лицом к лицу. – Ах!
Адакити. Ты в купальню?
Сердце Адакити готово выскочить из груди от страха, так как Ёнэхати давно уже знает, какого рода отношения между Адакити и Тандзиро. Да, у этих двоих любовная связь, и не стоит об этом много говорить, ибо в таком уж месте они живут.
Ёнэхати с невозмутимым видом перекладывает купальный халат из правой руки в левую, затем тонкими пальчиками вынимает из прически серебряную заколку с большим коралловым шариком на конце и почесывает ею затылок, делая при этом брови домиком.
Ёнэхати. Так, Тан-сан, значит, уже встал?
Адакити. Конечно встал!
Ёнэхати. А ты – не от него ли сейчас идешь?
Адакити. Нет, просто крикнула ему пару слов с улицы. Но оправдываться я не намерена, ибо могу пойти к нему, если захочу. Фу, как холодно после ванны! (Передергиваясь от неприязни, Адакити проходит мимо, затаив в сердце враждебное чувство.)
Итак, две любовницы встретились и разошлись, и Ёнэхати входит в дом, с грохотом раздвигая сёдзи.
Тандзиро сидит, склонившись над листом бумаги, и ему кажется, что это Адакити снова вернулась за каким-нибудь пустяком. Он оборачивается.
Тандзиро. Ты что-то забыла?
Ёнэхати. Да, забыла кое-что сказать!
Тандзиро (удивленно). Ой, ты, Ёнэхати?
Ёнэхати. А что вы так удивлены? Было бы странно, если бы я не приходила в этот дом. Разве что вы повесите у калитки объявление: «Вход воспрещен всем, кроме Адакити».
Тандзиро. Ну что ты болтаешь вздор! Минуту назад ко мне заходил Санко, поэтому я… (Он имеет в виду артиста Сакурагаву Санко.)
Ёнэхати. А что, Санко-сан теперь носит прическу «симада»? Со мной номер не пройдет! Довольно! (Плеснув в чашку из глиняного чайника, она залпом это выпивает.) Бр-р, холодная… вода? Как глупо! Хоть бы огонь в хибати разожгли! Но вы, видно, слишком были заняты…
Тандзиро. Ну что ты разозлилась?
Ёнэхати. Могу сказать!
В сердцах хватает чайную чашку и швыряет ее о кувшин с водой – раздается звон.
Тандзиро. Успокойся! На улице услышат…
Ёнэхати. Это с госпожой Адакити надо таиться, а я вам – жена, мне стесняться нечего.
Тандзиро. Но ты говоришь ерунду, ревнуешь, как девчонка. Адакити что-то крикнула мне в окно, я даже не стал ей отвечать – а ты уже предполагаешь самое плохое.
Ёнэхати. Вот именно. Я предполагаю худшее. Вы говорите, она что-то крикнула вам в окно? А эта шпилька – ее она тоже в окно закинула? Вместо сигнала? Просто какая-то комедия в двух действиях!
Тандзиро. Ничего не понимаю. Что ты говоришь?
Ёнэхати. Чего же тут не понять! Взгляните – вот шпилька, которую всегда закалывает госпожа Адакити: лепесток сливы, а на обратной стороне вырезан иероглиф «ада». Как это здесь оказалось?
Тандзиро. Выдумываешь… Откуда здесь взяться подобным вещам?
Ёнэхати. Ну, мне это надоело! Раскройте же глаза и посмотрите сами!
Тандзиро. Но я представить себе не могу, как это здесь оказалось. Здесь что-то странное, а ты подозреваешь меня.
Тандзиро оправдывается, уверяет, что ничего не знает, а Ёнэхати, заливаясь горькими слезами, припадает к его груди, и некоторое время они стоят молча.
Ёнэхати! Прости меня… Послушай, что я скажу. Действительно, Адакити бывает очень любезна, а иногда даже заходит ко мне и заводит какие-то странные разговоры… Но разве я могу от тебя отвернуться, отдать свое сердце кому-нибудь другому? Положение мое такое жалкое, что я влачу свои дни у тебя на иждивении. И тем, что я перебрался из Наканого сюда, и тем, что могу удовлетворять каждодневные нужды, я обязан лишь тебе. Обязан каждым
