Большое собрание мистических историй в одном томе - Коллектив авторов
– Отворите, отворите, это я!
Хозяин вышел и вскоре вернулся, неся в руках две высоко поднятые свечи; за ним шел очень высокий, стройный человек. Он забыл наклониться перед низкой дверью и стукнулся об нее головой; но черная шапка в форме берета, которую он носил, предостерегла его от ушиба. Он прошел, как-то странно держась по стенке, и сел против меня, причем свечи были поставлены на стол. Про него можно было сказать, что он имеет знатный и недовольный вид. Он брезгливо потребовал пива и трубку и сейчас же распространил такой дым, что скоро мы оба плавали в облаках. Впрочем, в его лице было что-то настолько характерное и привлекательное, что, несмотря на его мрачность, я сейчас же его полюбил. Его густые черные волосы были разделены надвое и падали с двух сторон целым каскадом мелких кудрей, так что он напоминал картины Рубенса. Когда он откинул большой воротник своего плаща, то я увидел, что на нем надета черная куртка, расшитая шнурками, но мне очень понравилось, что сверх сапог у него были надеты тонкие туфли. Я заметил это, когда он выколачивал трубку, которую выкурил в пять минут.
Разговор у нас что-то не клеился; незнакомец был, по-видимому, очень занят теми редкими растениями, которые он вынул из бюксы и с удовольствием рассматривал. Я выразил мое удивление по поводу прекрасных растений и, видя, что они только что сорваны, спросил его, где он их взял, в ботаническом саду или у Боухера. Он довольно странно улыбнулся и ответил:
– Ботаника, очевидно, не по вашей части, а то бы вы не стали так…
Он запнулся, а я тихонько шепнул: «Глупо…»
– …спрашивать, – докончил он откровенно. – Вы бы сразу узнали альпийские растения, – добавил он, – да еще такие, которые растут на Чимборасо.
Последние слова незнакомец сказал тихо, только для себя, и ты можешь себе представить, как странно я себя почувствовал. Всякие вопросы замерли на моих губах; но в душе моей все больше и больше шевелилось какое-то предчувствие, и мне казалось, что я раньше не столько видел, сколько воображал себе этого незнакомца.
Тут снова постучались в окно, хозяин отворил дверь, и чей-то голос крикнул:
– Будьте так добры, завесьте зеркало!
– Ага! – сказал хозяин. – Поздно же пришел генерал Суворов!
Хозяин завесил зеркало, и в комнату впрыгнул с какой-то неловкой подвижностью – я сказал бы, с неуклюжим проворством – маленький сухой человек в плаще какого-то странного коричневого цвета. Пока человек этот прыгал по комнате, плащ обвивался вокруг его тела каким-то совсем особенным образом, составляя множество складок и складочек так, что при блеске свечей это имело почти такой вид, как будто выходит много фигур, образуясь друг из друга, как в энслеровых фантасмагориях. При этом он потирал руки, спрятанные в широких рукавах, и восклицал:
– Холодно! Холодно! О, как холодно! В Италии теперь не то, совсем не то! – Наконец, он уселся между мной и высоким человеком, говоря: – Какой ужасный дым! Табак против табака! Если бы у меня была хоть щепотка!
У меня в кармане была отшлифованная, как зеркало, стальная табакерка, которую ты мне когда-то подарил; я сейчас же вынул ее и хотел предложить маленькому человечку. Но едва он ее увидел, как закрыл ее обеими руками и, отталкивая от себя, закричал:
– Прочь, прочь, проклятое зеркало!
В его голосе было что-то ужасное, когда же я с удивлением на него посмотрел, он стал совершенно другим. Он вошел в комнату с приятным молодым лицом, а теперь уставилось на меня смертельно-бледное, увядшее, испуганное лицо старика с выцветшими глазами. Я в ужасе повернулся к высокому человеку. «Ради бога, посмотрите!» – хотел я крикнуть, но тот не принимал во всем этом никакого участия и был весь погружен в свои чимборасские растения; в эту минуту другой потребовал «северного вина», как он выражался.
Мало-помалу разговор оживился. Маленький человек был мне все-таки очень неприятен, но высокий умел сказать много глубокого и прекрасного о всякой, казалось бы, незначительной вещи, несмотря на то что он, по-видимому, боролся со своей речью и не раз вставлял неподходящее слово; но это только придавало его разговору смешную оригинальность, и таким образом, становясь все более и более близким моей душе, он смягчал неприятное впечатление маленького человека. Тот был точно весь на пружинах, он вертелся на стуле во все стороны и сильно размахивал руками. Глядя на него, я чувствовал, как по телу у меня пробегает ледяная струя, так как ясно видел, что у него было точно два различных лица. Особенно часто принимал он вид старика, глядя на высокого человека, приятное спокойствие которого составляло странный контраст с его подвижностью, но он посмотрел на него не так страшно, как тогда на меня.
В маскарадной игре земной жизни дух человека часто смотрит светящимися глазами из-под маски, узнавая родственную душу; могло быть, что и мы, повстречавшись в погребке, узнали друг друга таким же образом. Наш разговор впал в то настроение, которое проистекает из глубоко, смертельно оскорбленного чувства.
– В этом тоже есть свои зацепки, – сказал высокий.
– Ах, боже мой, – перебил я, – черт везде устроил для нас зацепки: в комнатных стенах, в лавках, в розовых кустах, и везде-то мы оставляем кое-что из нашего драгоценного «я». Мне кажется, почтенный, что со всеми нами случилось нечто в этом роде, мне в эту ночь как раз недоставало плаща и шляпы. И то и другое висит, как вам известно, на крючке в передней юстиции советника!
Высокий и маленький человек заметно вздрогнули, точно будто в них попал неожиданный выстрел. Маленький посмотрел на меня своим безобразным, старым лицом и затем сейчас же вскочил на стул и сильнее натянул покров на зеркало, а высокий заботливо поправил свечи. Разговор с трудом возобновился; упомянули о славном молодом художнике Филиппе и о портрете одной принцессы, который он сделал в духе любви и благочестивого стремления к высокому, внушенному ему глубокой святостью чувств его госпожи.
– Удивительное сходство, – сказал высокий, – это не портрет, а картина.
– Да, это так верно, – сказал я, – точно будто украдено у зеркала.
Тут маленький человек со старым лицом дико вскочил
