Томас Пинчон - Энтропия
Митболл заерзал.
- Ну, это самое, Саул, - проворчал он, - ты, я не знаю, вроде как слишком много хочешь от людей. В смысле - сам-то ты знаешь. Ты хочешь, наверное, сказать, что большая часть того, что мы говорим, - это твой пресловутый шум.
- Ха! Да половина из того, что ты сейчас сказал, чтобы далеко не ходить.
- Ну, и ты тоже.
- Я знаю, -мрачно усмехнулся Саул, - это-то и самое гадкое.
- Готов поспорить, что именно поэтому специалисты по бракоразводным процессам не сидят без работы. Из-за перебранок.
- Ну, я не так чувствителен. С другой стороны, - нахмурился Саул, ты прав. Ты догадался, что, по-моему, самые "удачные" браки - такие, как наш с Мириам до прошлого вечера, - держатся на чем-то вроде компромисса. Никогда не действовать с максимальной эффективностью, обеспечивать только минимальную рентабельность. Я думаю, что подходящее слово - "совместность".
- Аааррр.
- Вот именно. Ты хочешь сказать, что это тоже шум? Но мы по-разному это воспринимаем, потому что ты - холостяк, а я - женат. То есть был женат. К черту.
- Послушай, - сказал Митболл, из последних сил стараясь быть терпеливым, - вы говорите на разных языках. Для тебя "человек" - нечто такое, что можно рассматривать как компьютер. Может, тебе это помогает в работе или еще как. Но Мириам имеет в виду совершенно...
- К черту.
Митболл замолчал.
- Я бы выпил, - сказал Саул после паузы.
Карты были уже заброшены, и друзья Шандора методично уничтожали запасы текилы. В комнате на кушетке Кринкл тихо ворковал с одной из студенток.
- Нет, - говорил Кринкл, - нет, Дэйву я не судья. И вообще я перед ним преклоняюсь. Хотя бы из-за того несчастья, которое с ним приключилось.
Улыбка девушки увяла.
- Какой ужас, - сказала она, - что за несчастье?
- Ты разве не слышала? - спросил Кринкл. - Когда Дэйв служил в армии - всего-то простым техником, - его послали в Оак Ридж со спецзаданием. Что-то связанное с Манхэттенским проектом. Возился со всей этой гадостью и в один прекрасный день хватанул рентгенов. Так что теперь не снимает свинцовых перчаток.
Девушка сочувственно покачала головой.
- Какой это, наверное, кошмар для пианиста.
Митболл оставил Саула в обществе бутыли текилы и уже собирался отправиться спать в сортир, когда дверь распахнулась и в квартиру ввалились пятеро недавно завербованных моряков, каждый из которых был отвратителен по-своему.
- Вот это хаза! - возвестил толстый, сальный матрос, уже потерявший свой берет. -Тот самый бардак, о котором нам говорил кэп.
Жилистый боцман третьего класса оттолкнул его и ввалился в гостиную.
- Ты прав, Слэб, - сказал он, - но даже для здешнего мелководья тут не так чтобы клево. В Неаполе я видел куда более классных телок.
- Эй, что здесь почем? - просипел сквозь свои аденоиды огромный моряк, сжимавший в руке стеклянную банку с контрабандным бухлом.
- О Боже, - простонал Митболл.
Температура за окном не менялась. В теплице Обад рассеянно ласкала ветки молодой мимозы, прислушиваясь к напеву соков, поднимающихся по стеблю, черновой и неозвученной теме этих хрупких розоватых цветков, предвещающих, согласно примете, урожайный год. Музыка плела сложный узор: в этой фуге упорядоченный орнамент состязался с импровизированным диссонансом вечеринки, временами прорезавшейся пиками и взлетами шумов. Постоянно меняющееся соотношение "сигнал - шум" отбирало у Обад последние калории, и равновесие никак не могло установиться в ее маленькой головке, пока она смотрела на Каллисто, баюкающего птичку. Сейчас, прижимая к себе маленький пушистый комок, Каллисто старался прогнать саму мысль о тепловой смерти. Он искал соответствий. Де Сад, конечно. И Темпл Дрейк, изможденная и отчаявшаяся в маленьком парижском парке в финале "Святилища". Конечное равновесие. "Ночной лес". И танго. Любое танго, но, возможно, прежде всего тот тоскливый, печальный танец в "L'Histoire de Soldat" Стравинского. Его мысли снова обратились к прошлому: чем было для них танго после войны, какой потаенный смысл он потерял среди всех этих величавых танцующих манекенов в cafes-dansan или метрономов, тикающих за шторками сетчаток его партнерш? Даже чистые ветры Швейцарии не могли излечить grippe espagnole: Стравинский переболел ею, все они переболели. А много ли музыкантов уцелело после Пашшендля, после Марны? У Стравинского - только семь: скрипка, контрабас. Кларнет, фагот. Корнет, тромбон. Литавры. Как если бы маленькая труппа уличных музыкантов старалась передать ту же информацию, что и большой симфонический оркестр. Но и со скрипкой и литаврами Стравинскому удалось привнести в это танго то же изнеможение, ту же безвоздушность, которую он видел в прилизанных юнцах, пытавшихся подражать Вернону Кастлу, и в их возлюбленных, которым вообще было все равно. Ma maitresse. Селеста. Вернувшись в Ниццу после второй мировой, Каллисто нашел на месте того кафе парфюмерный магазин, рассчитанный на американских туристов. Ни булыжник мостовой, ни пансион по соседству не сохранили ее тайных следов; и нет таких духов, которые могли бы сравниться с ее запахом, терпким запахом молодого испанского вина, которое она так любила. Взамен он купил роман Генри Миллера и читал его в поезде по дороге в Париж, так что, приехав, был уже отчасти подготовлен. И увидел, что и Селеста, и все другие, и даже Темпл Дрейк еще далеко не все, что изменилось.
- Обад, - позвал он, - у меня болит голова.
Звуки его голоса отозвались в девушке обрывком мелодии. Ее путь кухня, полотенце, холодная вода, провожающий ее взгляд - сложился в причудливый и сложный канон; и когда она положила ему на лоб компресс, вздох благодарности показался ей сигналом к новому сюжету, к новой серии модуляций.
- Нет, - продолжал твердить Митболл, - нет, боюсь, что нет. Это вовсе не дом терпимости. К моему большому сожалению.
Но Слэб был непреклонен.
- Так ведь кэп сказал, - тупо повторял он.
Моряк выразил готовность обменять свою сивуху на умелую давалку. Митболл в ярости огляделся вокруг, будто ища подмоги. Посреди комнаты квартет Дюка ди Анхелиса переживал исторический момент. Винсент сидел, остальные сгрудились вокруг: судя по их движениям, можно было подумать, что идет обычная репетиция - если бы не полное отсутствие инструментов.
- Эй, - позвал Митболл.
Дюк несколько раз мотнул головой, слабо улыбнулся, зажег папиросу и только тогда поймал взгляд Митболла.
- Тсс, старик, - прошептал он.
Винсент начал выкидывать руки в стороны, сжимая и разжимая кулаки; потом вдруг замер, а потом повторил представление. Так продолжалось несколько минут, и все это время Митболл мрачно потягивал свой напиток. Морячки перебазировались на кухню. В конце концов, словно по невидимому сигналу, группа прекратила свои притоптывания, и Дюк, ухмыляясь, сказал:
- По крайней мере, мы вместе закончили.
Митболл свирепо глянул на него.
- Так я говорю... - начал он.
- У меня родилась новая концепция, старик, - ответил Дюк. - Ты ведь помнишь своего тезку. Ты помнишь Джерри.
- Нет, - сказал Митболл, -"Я запомню апрель", если это чем-то поможет.
- На самом деле, - продолжал Дюк, - это была "Любовь на продажу". Что свидетельствует об уровне твоих знаний. Соль в том, что эти самые Маллиган, Чэт Бейкер и вся их компания теперь могут отвалить, отчалить насовсем. Ты въезжаешь?
- Сакс-баритон, - предположил Митболл, - что-то с сакс-баритоном?
- Но без пианино, старик. Без гитары. И без аккордеона. Ты понимаешь, что это значит?
- Не совсем, - сознался Митболл.
- Нет, ты дай мне сказать, я, понимаешь, не Мингус, не Джон Льюис. Я в теориях никогда не был силен. Я имею в виду, что всякое там чтение с листа для меня было всегда немного сложновато и...
- Я знаю, - язвительно сказал Маллиган, - тебя вышибли из Киванис-клуба, потому что ты перепутал тональность в "Happy Birthday!".
- Из Ротари-клуба, - огрызнулся Дюк. - Но на меня иногда находит такая вспышка прозрения, вот, например, если в первом квартете Маллигана нет пианино, то это может значить только одно.
- Что нет аккордов, - сказал Пако, басист с детским личиком.
- Он хочет сказать, - пояснил Дюк, - что нет базовых аккордов. Не на что опираться, пока ведешь горизонтальную линию. В этом случае остается одно - просто домысливать эти базовые.
На Митболла снизошло ужасное прозрение.
- И следующий логический шаг... - сказал он.
- ... это домыслить все, - с простодушной гордостью объявил Дюк, базу, линию, все!
Митболл с трепетом воззрился на Дюка.
- Но... - прошептал он.
- Конечно, - скромно сказал Дюк, - кой-чего надо доработать...
- Но... - повторил Митболл.
- Просто вслушайся, - призвал Дюк, - и ты врубишься.
И они снова вышли на орбиту, предположительно где-то в районе пояса астероидов. Чуть погодя Кринкл изобразил мундштук и начал шевелить пальцами, а Дюк -прихлопывать себя ладонью по лбу.
- Оау! - рычал он. - У нас новый зачин, помнишь, который я написал вчера ночью?
