Финеас Финн - Энтони Троллоп
– Я хочу забрать тебя от дракона.
– Да, и передать грифону.
– Вайолет, ты совсем не знаешь Освальда. Он не грифон.
– Это не в упрек ему. Пусть будет любой другой дикий зверь, если хочешь. Я лишь хочу сказать, что он зверь, опасный и дикий. Не сомневаюсь, он благороден. Назовем его львом, если тебе так больше нравится. Но даже и благородный лев – это риск.
– Конечно, риск. Любой мужчина – это риск, кроме разве зануд, о которых ты говорила. Он прежде играл.
– Говорят, и сейчас играет.
– Куда меньше. И бросит вовсе, если ты будешь настаивать.
– О нем говорят и другое, Лора.
– Да. У него бывали периоды порочной жизни, и они едва не погубили его. Это похоже на приступы болезни.
– Но эти «приступы» так опасны! Разве он не в долгах?
– Да, но долги не слишком велики. Каждый шиллинг будет выплачен, каждый шиллинг! Учти, в этом я ручаюсь, а мне известны все его обстоятельства. Он никогда не лжет и рассказал мне все. Отец не может лишить его ни акра наследства, но даже если бы и мог, никогда бы этого не сделал.
– Я спрашивала не потому. Я говорила лишь, что такие привычки опасны. Приступ расточительства может доставить большие неприятности. И потом…
– Что же?
– Уж не знаю, к чему я перечисляю грехи твоего брата.
– Ты хочешь сказать, что он пьет?
– Не я. Так говорят люди. Так говорит дракон. Она редко бывает права – надеюсь, заблуждается и в этом.
– Заблуждаются те, кто называет это пристрастием.
– Тоже «приступы»?
– Не смейся надо мной, Вайолет, когда я заступаюсь за него, иначе я обижусь.
– Но, видишь ли, если я стану его женой, это… весьма важно.
– Тем не менее не стоит меня вышучивать.
– Милая Лора, ты знаешь, что я не вышучиваю тебя. Ты поступаешь прекрасно. Будь у меня брат, я сражалась бы за него точно так же.
– Вот потому-то я и хочу, чтобы ты вышла за Освальда: я знаю, ты будешь за него сражаться. Неправда, что он пьяница. Присмотрись: его рука так же тверда, как твоя. Загляни в его глаза. Разве ты увидишь в них приметы пьянства? Он был пьян, быть может, раз или два в жизни, но наделал ужасных вещей.
– Что, если он сделает ужасное со мной?
– Ты не найдешь человека с таким добрым сердцем и такой благородной душой. Я совершенно уверена, что, женись он завтра, он отряхнул бы с себя пороки, как лохмотья.
– Ты не станешь спорить, Лора, что идти за него замуж несколько рискованно.
– Конечно, рискованно. Но ведь этот риск существует всегда?
– Многие сказали бы, что здесь риск двойной, – промолвила Вайолет.
Тут отворилась дверь, и в комнату вошел тот, о ком они говорили.
Глава 11
Лорд Чилтерн
Читатель уже знает, что лорд Чилтерн был рыжим и краснолицым, и эта особенность его наружности, без сомнения, бросалась в глаза первой. Она же придавала ему вид довольно дикий, который при знакомстве часто пугал мужчин, но не оказывал того же действия на женщин: те, как правило, умеют смотреть глубже, чем дает себе труд сильный пол. Рыжей у лорда Чилтерна была и аккуратно подстриженная, без единого завитка, бородка, и волосы – очень яркие и тоже подстриженные коротко, багровым отливал цвет лица. Тем не менее он был весьма недурен собой: с правильными чертами, невысокий, но крепко сбитый, с легким прищуром, придававшим ему – возможно, неоправданно – решительный вид. Все соглашались, что он неглуп; в ранней молодости он имел репутацию серьезного юноши, склонного к наукам. Когда ему было двадцать три, завсегдатаи ипподрома предсказывали, что он сколотит на скачках состояние: он был проницателен, прекрасно разбирался в лошадях и обладал отличной памятью. К двадцати пяти он промотал собственные деньги, выжал из отца суммы боˊльшие, чем тот осмеливался называть вслух, и влез в долги по уши. Однако в одном или двух достопамятных случаях он пожертвовал своими интересами, чтобы не нарушить принятого на ипподроме кодекса чести, и о нем отзывались – на вкус говорящего – либо как об очень порядочном, либо как о чрезвычайно благородном человеке. В последнее время ходили слухи, будто он больше не выставляет лошадей на скачки, в чем многие сомневались, утверждая, будто он скрывается под именем мистера Макнаба, мистера Пардо или мистера Чикервика. На самом деле в описываемый момент ни одной лошади на ипподроме у лорда Чилтерна и правда не было.
Все, однако, знали, что он пьет. В Оксфорде он во хмелю схватил за горло констебля и едва не придушил его, за что и был исключен. Далее буйный нрав навлек на него крупные неприятности в Париже; дело дошло до суда, и газеты в обеих столицах опубликовали все позорные подробности вместе с именем виновника. Затем он подрался с каким-то проходимцем в Ньюмаркете – да так, что убил его голыми руками. В последнем случае удалось доказать, что лорд Чилтерн не выпил перед тем ни капли и зачинщиком не являлся – напротив, напали на него. После длительного расследования он был полностью оправдан и вышел из этой переделки с честью. По крайней мере, мог бы выйти, если бы не шедшая о нем дурная слава. Все мы знаем, что человеку с добрым именем простят и кражу коня, в то время как человека с худым приговорят и за взгляд через забор. Нашлось немало тех, кто якобы знал доподлинно: мол, в тот раз в Ньюмаркете лорд Чилтерн был в припадке белой горячки. Наихудшим последствием скандала стал полный разрыв отношений с отцом. Лорд Брентфорд отказывался верить, что в этот раз непутевый отпрыск был скорее жертвой, чем преступником. «У других людей сыновья так себя не ведут», – заявил он, когда леди Лора попыталась вступиться. Она так и не смогла убедить отца поговорить с сыном, но добилась, по крайней мере, чтобы того не выгоняли из дома. Он мог по-прежнему обедать с родителем за одним столом, если бы пожелал. Такого желания у лорда Чилтерна не возникало, однако он продолжал жить на Портман-сквер и, встречая графа в коридоре или на лестнице, просто раскланивался. Тот кланялся в ответ и проходил мимо – с видом самым несчастным и, без сомнения, чувствуя себя под стать. Взрослый сын – утешение отцу, если они добрые друзья; если же нет – он нечто противоположное. В этом доме сын
