Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход
Кухарка, ловко мявшая крутое, желтое тесто на клецки, шмякнула им о кухонную доску.
— Ну и ну! Это откуда ж у тебя? Во, гляди-ка... — и она выставила руку, показывая свои знаменитые, огромные, что пупыри на терке, мурашки.
— Это меня сестренка моя Филомена наградила в прошлом году... Пшенинцу убираем, а отец и говорит: «Кто из вас первой дойдет до межи, получит в подарок новый платок». Стали мы жать наперегонки. То я впереди, то она, то я, то она... Последнюю охапку я у нее перед самым носом отхватила, не успела наземь положить, как сестрица моя — хрясь! — серпом меня по ноге! Я, говорит, нечаянно... Ну, отец ее вязкой так отодрал, ни одному снопу столько на молотилке не досталось... А я, мамочки родные, от боли намучилась, особенно компрессы с арникой болючие, целая бутылка ушла, пока рана затянулась!
— Хватит, голова прямо кругом идет от твоих рассказов, — оборвала ее Реза.
— Так вот я и говорю: ничегошеньки теперь не боюсь! — похвалялась Люцка. — Хуже будет, если...
Она вдруг умолкла.
На столе лежали куски сырой телячьей вырезки для воскресного гуляша.
— Сколько здесь?
— Килограммов пять, а что?
— А этот кусочек на сто граммов потянет? — прикидывала Люцка, тыча пальцем в довесок.
Она бросила его на весы — ровно сто граммов.
— Гм, вот, значит, на сколько я похудею...
Реза рассмеялась слишком громко и деланно — ясно, было уже не до веселья. Да и у Люцины смех не от сердца шел.
— Вчера мне совсем было не до смеха, — сказала она, — но после исповеди стало так легко, что все нипочем... — старательно закатилась она пуще прежнего...
Когда на следующее утро Реза принесла хозяйке теплую воду для мытья, Могизлова удивленно спросила, а куда же подевалась Люцка? Кухарка ядовито ответила:
— Убежала девчонка; не могу, говорит, жить там, где петь не разрешают и где на христианское приветствие не отвечают по-христиански!..
Впрочем, даже пани Реза вряд ли выдержала бы еще одну ночь подобную той, что сегодня устроила Люцка...
Началось с того, что, едва пробило двенадцать, Люцка прыгнула к Резе в кровать и, перемахнув через кухарку, прижалась к самой стенке. Реза так перепугалась, что не нашла даже, как обычно, едкого словца, а Люцка и подавно молчала. Только зубами от страха клацала.
За дородной спиной своей старшей, по-матерински надежной подруги она быстро успокоилась и уснула. Правда, наутро Реза всыпала ей, сказав, что в следующий раз ляжет лучше с племенной кобылой, чем с дрянной девчонкой, которая ей все бока поотмяла!
Не прошло и дня, как Люцка нанесла ей еще один удар, да такой, что Реза буквально едва на ногах устояла.
Сломя голову влетела Люцка в кухню и на пороге столкнулась с неповоротливой кухаркой, чинно направлявшейся к заутрене. За всю свою жизнь старуха не пропустила в рождественский пост ни одной ранней литургии.
Вцепившись в девушку, чтобы не рухнуть, Реза втащила ее в кухню, тяжко дыша и не в силах выдавить из себя ни слова по двум причинам. Во-первых, от самой Люцки веяло неподдельным ужасом, а во-вторых, удар пришелся аккурат Резе под дых, куда уж тут прикрикнуть на негодницу! Поэтому она молча попыталась выдворить ее за порог.
— Помогите мне, ради бога! — запричитала Люцка еще в кухне, но последние слова: — Я сойду с ума, если... — прокричала уже на лестнице.
Впрочем, не успела она объяснить, из-за чего, собственно, сойдет с ума, как кухарка, заткнув ей рот, втянула ее обратно в кухню. Дверь, только что захлопнутая, широко распахнулась, и яркий свет озарил полутемную комнату.
— Успокойтесь, пани Левова! — защебетала Реза с притворной улыбкой. — Все в порядке, пани Левова!.. Старая сплетница! — ворча, добавила она, когда любопытная дворничиха, часто подменявшая служанок, закрыла за собой дверь, ничего интересного не обнаружив. — Помяни мое слово: хозяйка и носу не успеет высунуть из своих хоро́м — эта ей все выложит!
И тут же набросилась на свою подопечную:
— Кой черт ты заявилась сюда в такую рань? Шести нет...
— Пани Реза, ради всего святого, помогите, иначе я просто с ума сойду, — на новый лад, еще горестнее, затянула Люцка.
— Роток застегни, весь дом перебудишь! А хозяйка ни о чем знать не должна... Я кому вчера говорила — жди, тебе извещенье пришлют, когда и куда явиться!
— Не могу я, не пойду больше в ваши Страшницы, — заныла Люцка, когда они вышли на улицу. — С тех пор как вы пристроили меня к своей сестре, мне так и мерещится, что молодой хозяин ходит за мной по пятам и только и жаждет заполучить то, «без чего ему не жить»... А сегодня ночью прямо наважденье какое-то, сил нет! Он ведь знает, что я решилась, и теперь не успокоится, пока не добьется своего! Ровно упырь, который терзает по ночам простых смертных, пока тело его спит, остывая потихоньку, и остынет навеки, коли вовремя не воротится! А до Страшниц, между прочим, дальше идти, чем сюда, на кухню... Потом просыпается утром, несчастный, и понятия не имеет, ни где он был, ни что с ним приключилось!
— Куда несешься как угорелая?! Не угнаться мне... Посмотрим, как ты побегаешь в шестьдесят семь лет, коли доживешь... Ты позавтракать-то позавтракала? Ведь в пятом часу из Страшниц-то вышла...
— До того ли мне было! Да и как там позавтракаешь? Во всем доме так уксусом воняет, что глаза на лоб лезут, ни о какой еде и думать не хочется! Ни за что на свете в Страшницы не вернусь, пани Реза, я от вас ни на шаг теперь, пани Реза, пока не вызовут на операцию, еще одна такая ночь — и я, пани Реза, под трамвай брошусь или наглотаюсь спичек!
— Как бы они у вас, барышня, поперек горла не встали! — раздался сзади молодой, смешливый голос.
Реза и Люцка обернулись и вынуждены были расступиться, пропуская Ирку, щуплого ученика пекаря, горбившегося под широченным коробом со свежей выпечкой. Парнишка ловко проскочил между кумушками и с хохотом понесся дальше.
— Ох уж этот паршивец! — закипятилась кухарка и крикнула ему вслед: — Эй ты, чучело, дождешься у меня, я из твоей башки всю муку вытрясу!
Однако аромат свежих
