Свадьба за свадьбой - Шервуд Андерсон
Улицы, вдоль которых выстроились дома, где жили люди, были темны. Перевалило уже за одиннадцать, но торопиться домой не было нужды. Когда он ложился в постель, то не мог уснуть. «Лучше всего будет просто погулять еще часок», — решил он и, подойдя к повороту на свою улицу, не свернул, а двинулся вперед, все дальше к окраине города — и потом назад. Его ноги отрывисто, хрипло шаркали по каменным тротуарам. Порой ему встречался человек, шагающий домой, повязанный спешкой, и, когда они сходились, человек этот смотрел на него изумленно, почти с недоверием. Он проходил мимо, а затем оборачивался, чтобы взглянуть на него еще раз. «Что это ты тут болтаешься? Какого черта ты не дома, не в постели с женой?» — казалось, спрашивает человек.
А о чем он думал на самом деле? Многие ли раздумья наполняли эти темные дома вдоль улицы, или люди просто заходили в них поесть и поспать, как всегда заходил в свой дом он сам? Фантазия быстро нарисовала перед ним видение: множество людей лежат в своих кроватях, увязших высоко в воздухе. Стены домов расступились вокруг них.
Однажды в прошлом году в доме на его улице случился пожар, и передняя стена дома обрушилась. Когда пожар уже потушили, проходившие мимо видели выставленные на всеобщее обозрение две верхние комнаты, в которых люди жили за годом год. Все слегка обуглилось и почернело, но осталось совершенно целым. В каждой комнате кровать, пара стульев, мебельный четырехугольник с ящиками, в которых можно хранить рубашки и платья, а сбоку — чулан для какой-нибудь еще одежды.
Внизу дом совсем выгорел, и лестница обрушилась. Когда вспыхнуло пламя, люди наверняка повыскакивали из комнат, как потревоженные перепуганные насекомые. В одной из комнат обосновались мужчина и женщина. На полу валялось платье, а через спинку стула была переброшена пара полуобгоревших брюк; а вот во второй комнате, где, по всему ясно, обитала женщина, мужской одежды было не видать. Это зрелище навело Джона Уэбстера на мысли о его собственной семейной жизни. «Вот как оно могло бы быть, не прекрати мы с женой спать вместе. Это могла быть наша комната, и рядом — комната нашей дочери Джейн», — думал он наутро после пожара, когда шел мимо и остановился поглазеть вместе с другими зеваками на открывшуюся наверху картину.
И теперь, когда он шел один по спящим улицам своего города, воображение торжествующе сорвало стены со всех домов, и он шагал словно бы по какому-то удивительному городу мертвецов. То, что его воображение могло так полыхать, пробегать из конца в конец целые шеренги домов и срывать с них стены, словно ветер, что сотрясает ветви деревьев, — для него это было неслыханное, полное жизни чудо. «Мне послан животворящий дар. Столько лет я был мертв, но теперь я жив», — подумал он. Чтобы дать воображению разыграться в полную силу, он сошел с тротуара и зашагал ровно посередине улицы. Дома возвышались перед ним в безмолвии, взошла запоздалая луна и разлила под деревьями черные лужи. По обе стороны от него стояли дома с содранными стенами.
В домах люди спали в своих постелях. Такое множество тел, что лежат и спят совсем близко друг к другу, младенцы спят в колыбелях, маленькие мальчики спят иногда по двое и по трое на односпальной кровати, молодые женщины спят с распущенными волосами, и волосы волнами обрамляют их лица.
Они спали и видели сны. Что им снилось? Как же сильно он желал, чтобы с ними со всеми произошло то же, что произошло с ним и Натали. Заниматься любовью в поле было в конечном счете всего лишь символом чего-то куда более значительного, нежели простои акт слияния двух тел, пересаживание семян жизни из одного тела в другое.
Великая надежда вспыхнула в нем. «Настанет день, когда любовь, будто огненное море, захлестнет поселки и города. Она сорвет стены с домов. Она обрушит безобразные дома. Она сорвет безобразные одежды с тел мужчин и женщин. Им придется отстроиться заново, и то, что они возведут, будет прекрасно», — громко объявил он. Так он шел и говорил и вдруг нежданно ощутил себя юным пророком, явившимся из какой-то далекой неведомой земли к жителям этой улицы, чтобы благословить их своим присутствием. Он остановился и, обхватив голову руками, громко расхохотался над этим автопортретом: «Можно подумать, будто я очередной Иоанн Креститель, что живет в пустыне и питается акридами и диким медом, а вовсе не владелец фабрики стиральных машин из висконсинского городка». Окно в одном из домов было открыто, и он услышал негромкие голоса. «Пойду-ка я, пожалуй, домой, пока не подумали, что я псих, и не посадили меня под замок», — решил он, сошел с проезжей части и свернул с улицы на ближайшем перекрестке.
В конторе подобные приступы возбуждения на него не накатывали. Там, казалось, все в руках у Натали. «У нее крепкие ноги и устойчивые, сильные ступни. Она знает, как настоять на своем», — думал он, сидя за своим столом и наблюдая за тем, как сидит за своим столом она.
Происходившее с ней не оставляло ее безразличной. Иногда, стоило ему взглянуть на нее внезапно, когда она этого не замечала, — и он видел что-то такое, и это что-то убеждало его: часы, которые она проводит в одиночестве, не приносят ей счастья. Появилась какая-то напряженность вокруг глаз. Ведь перед нею разверзлась собственная
