Услышь нас, Боже - Малькольм Лаури
Мыслимое ли дело? Мартин не испытывал благодарности, равно как и сочувствия к шкиперу, простоявшему на мостике восемь часов: он сам безвылазно сидел в каюте, не решаясь выйти на палубу, чтобы не пропустить приглашения, если его все-таки позовут на аперитив. В конце концов он побрился и в последнем акте отчаяния даже налил в тазик воды и вымыл ноги, чего не делал уже много месяцев, а потом попытался постричь ногти на ногах, чего не делал уже много лет: все эти странные, парадоксальные приготовления делались в известном смысле ради аперитива, на который их явно не собираются приглашать. Примроуз сдалась первой и предложила Мартину, скорбно глядящему на корабль, видневшийся на пасмурном горизонте и напоминавший своим силуэтом Эмпайр-стейт-билдинг, купить вина у стюарда. (Попытайтесь найти причины, по которым Мартин не способен на такое простейшее действие и в итоге отправляет Примроуз поговорить со шкипером.) Вино наверняка купить можно. (Мартин, старый сквалыга, хотел прикупить pinard[43].) Но они со шкипером в одной лодке. В буквальном смысле. К тому же шкипер был не уверен, что они смогут пополнить запасы на Кюрасао. Возможно, он телеграфирует в представительство компании, чтобы им подготовили, так сказать, провиант… Долгий день тянулся до самого ужина, за которым Мартин сидел молчаливый, мрачный и пил слишком много вина – почти ненавидя его за то, что мог пить его только за ужином, – практически не в состоянии поддерживать разговор с бедными сальвадорцами и каким-то хмурым персонажем, которого видел мельком сквозь приоткрытую дверь, когда тот надевал новые деревянные башмаки. Мыслимое ли дело, что даже после ужина, даже после того как шкипер, должно быть, давно залег спать, Мартин все еще медлил, топчась на пороге каюты на своих относительно чистых, хоть и распухших ногах, все еще как бы ждал – бог весть чего – и явственно различал сквозь хриплый казачий хор ветра, треск электрического вентилятора, грохот моторов и моря, слова «аперитив, аперитив», на мотив «Frère Jacques» в бесконечном повторе…
Безмолвный, он взошел на пик у Брагман-Блафф.
Безмолвный, он взошел на пик у Манки-Пойнт.
…Как не писал Китс[44].
Прощай, территория la mordida – прощай, и пусть Господь Бог ниспошлет тебе скорбей! (Нет, беру свои слова обратно: скорбей тебе и так отпущено с лихвой. Живи, треклятая Мексика, живи, являя собой пример христианского милосердия, которое там у вас исповедует повсеместно, пока тебя не погубит мерзость запустения!)
27 ноября. Но это было ничто по сравнению с теми мучениями (когда они почти вышли из Дарьенского залива напротив Барранкильи – маленького barranca[45]?), которые Мартин испытывал на следующий день, хотя поднялся ни свет ни заря, сделал зарядку, причем самый сложный индийский комплекс, почистил зубы – бережно и осторожно, ведь в напряжении творчества, а также в стремлении к чистоте, потому что вчера, в день почти без спиртного, чистил их не менее 8 раз. В целом день получился здоровым, проведенным большей частью на солнце. С другой стороны, похоже, что теперь они прибудут на Кюрасао утром, а не ночью (как все опасались), но в воскресенье, и Мартин помнил, что все магазины будут закрыты, все будет закрыто, кроме церкви, да еще и четвертый помощник, хоть и без злого умысла, бестактно заметил: «Нет виски, нет интереса». (В реальности его замечание относилось к мрачноватому необитаемому островку, мимо которого мы тогда проходили.) Ближе к вечеру, когда мы с Примроуз занимались французским с третьим помощником в пустой salle-à-manger[46], где гулял ветер, сдувая со стола сигаретные пачки и спички, к нам зашел краснолицый механик, сердито открыл холодильник и налил себе три стакана вина. «Здрасте, мистер Уилдернесс». (Раньше был просто Сигбьёрн.) Позже Мартин вроде бы слышал, как за спиной шепчутся о нем и возводят напраслину; еще позже снова возникли сложности с покупкой вина у стюарда, и тогда же Мартин сказал механику: «Il fait beau temps», – а тот крикнул в ответ, что при таком вот ветре «мистер Уилдернесс не сможет сойти на берег на Кюрасао, а значит, не сможет добыть себе виски». Какого черта?! Однако это наводит меня на мысль: пусть Мартин считает, что история пошла по кругу. Позже агония невнятных неврозов, страх – совершенно беспочвенный – получить резкий отказ: им все-таки перепадает изрядная порция «Сен-Жюльена» (Мартин все еще тщетно пытался купить вина у стюарда, который теперь обещает испечь праздничный торт на годовщину их свадьбы. Но чего потребует этот торт от Трамбо? Сам по себе торт не иначе как сущий кошмар. Невзирая на звезды, ветер и солнце, Мартин чуть не угодил в некую сложную, абсурдную пропасть внутри себя и мог надеяться только на чудо, чтобы все-таки выбраться из нее…).
На самом деле, говорит мне Примроуз, старший механик злится на ветер, потому что при таком ветре мы можем прийти на Кюрасао ночью, где остановимся только для дозаправки, а тогда и никто не сможет купить спиртного, и всем, включая шкипера, придется сидеть на сухом пайке.
Морские водоросли как янтарные бусы, говорит Примроуз.
30 ноября. Три дня идем в южной части Карибского моря, вдоль побережья Колумбии, мимо залива Маракайбо, вдоль побережья Венесуэлы.
Во Франции, как я прочитал в панамской газете, которую Примроуз позаимствовала у наших новых пассажиров, ситуация очень серьезная: 2 миллиона объявили забастовку – транспорт не ходит – уличные беспорядки и т. д.
Кюрасао
Прибываем на Кюрасао рано утром. Низкие бесплодные холмы без травы и деревьев, кособокие вершины и аккуратный яркий городок. Волнолом – голландцы не могут без своих дамб, говорит Примроуз, – как стена древней крепости. Но где пристань? Где корабли? Мы входим в какой-то узкий канал и – бац! – уже идем прямо по главной улице Виллемстада. Понтонный разводной мост раскрывается перед нами, и канал внезапно вливается в просторную внутреннюю бухту с сотнями судов.
На Кюрасао: «Береговая охрана II», черный моторный катер, красивый понтонный мост словно парит над каналом,
