Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2
- Хотя закон нас и благословил, шторы все-таки лучше задернуть, - посоветовала Клер. - Умыться хотите?
Он покачал головой, задернул шторы и сел на подоконник. Клер примостилась на кушетке.
- Мне было стыдно смотреть на вас, когда вы стояли в ложе, Тони. Я в таком долгу перед вами!
- В долгу? Вы мне ничего не должны. Должник - я.
- Нет, я.
Обнаженные, закинутые за голову руки, прелестное тело, слегка запрокинутое лицо, - перед ним было все, о чем он мечтал, к чему стремился долгие месяцы. Клер, бесконечно желанная Клер, как бы говорила ему: "Вот я, можешь меня взять!" Он сидел и не сводил с нее глаз. Ждать этой минуты так страстно и не воспользоваться ею!
- Почему так далеко, Тони?
Он встал. У него дрожали губы и все тело. Он дошел до стола, схватился за спинку стула и посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом. Что прячется в темной глубине устремленных на него глаз? Нет, не любовь! Уступчивость из чувства долга? Готовность заплатить по своим обязательствам? Товарищеская снисходительность? Желание поскорее отделаться? Все, что угодно, только не любовь, нежная и сияющая! И вдруг перед ним встала картина: она и Корвен - здесь! Он закрыл лицо рукой, ринулся вниз по железной винтовой лесенке, схватил шляпу и перчатки, выскочил на улицу и прыгнул в машину. Он пришел в себя только на Эксбридж-род и долго не мог понять, как проехал такой перегон без аварии. Он вел себя как форменный идиот! Нет, он вел себя правильно! Ох, какое у нее было изумленное лицо! Принять его за кредитора? Заплатить ему? Там! На той же самой кушетке! Нет! Он исступленно дал газ и чуть не врезался в грузовик, тяжело громыхавший впереди. Спустилась ночь, теплая и лунная. Крум загнал машину за какую-то изгородь и вылез. Прислонился к столбу, набил трубку и закурил. Куда он едет? Домой? Для чего? Для чего ехать вообще? Внезапно в голове у него прояснилось. Он отправится к Джеку Масхему, откажется от места - ив Кению. На дорогу денег хватит, а там подвернется работа. Только не оставаться здесь! К счастью, матки еще не прибыли. Тони перелез через изгородь и опустился на траву. Откинулся назад и посмотрел вверх. Как много звезд! Сколько у него денег? Фунтов пятьдесят, нет, шестьдесят, долгов никаких. Пароход, идущий в Восточную Африку; четвертый, палубный класс. Куда угодно, что угодно, только поскорее отсюда! Ромашки, усеивавшие склон, на котором лежал Тони, медленно светлели в лунном сиянии; воздух был напоен ароматом цветущих трав. Если бы в ее глазах был хоть намек на любовь! Голова Тони опять упала на траву. Она не виновата, что не любит его. Такая уж ему выпала судьба! Домой собрать вещи, запереть двери - и к Масхему! На это уйдет ночь. Повидать адвокатов и, если удастся, Динни. А Клер? Нет! Трубка Крума погасла. Луна и звезды, белые ромашки, аромат травы, наползающие тени, дерновый склон, где он лежал, - ничто больше не приносило ему облегчения. Встать, за что-то приняться, чем-то занять себя до тех пор, пока он не сядет на пароход! Он вскочил, перелез через изгородь и пустил мотор. Он ехал прямо, инстинктивно избегая дороги на Мейденхед и Хенли. Миновал Хай Уайком и обогнул Оксфорд с севера. Древний город был залит светом и, как всегда вечером, особенно красив; Тони въехал в него со стороны Хедингтона и покатил по безлюдной Камнорской дороге. На маленьком старинном Новом мосту через верхнюю Темзу он затормозил. Здесь, в верховьях, извилистая река казалась особенно невозмутимой и чуждой человеческой суете. При свете теперь уже полной луны поблескивали камыши, и ветви ив словно роняли серебро в темневшую под ними воду. В гостинице, на противоположном берегу, еще светилось несколько окон, но обычных звуков граммофона не было слышно. Теперь, когда луна поднялась высоко, звезды казались крошечными проколами в иссиня-фиолетовом покрове неба. Запах заливных лугов и поросших камышом отмелей, которые прогрелись на солнце за эту погожую неделю, защекотал ноздри Крума своей гниловатой сладостью и всколыхнул в нем волну плотского томления, - Тони так часто и так долго мечтал о любовных прогулках с Клер между благоуханных берегов этой извилистей реки. Он рывком включил сцепление и свернул мимо гостиницы на узкую проселочную дорогу. Через двадцать минут он уже стоял на пороге своего коттеджа, глядя на залитую луной комнату, которая семь часов назад, перед его отъездом, была залита солнцем. Вон на полу роман, который он пытался читать; на столе - не убранные после завтрака сыр и фрукты; в углу пара коричневых ботинок, которые он не успел почистить. Толстые потемневшие балки, идущие вдоль низкого потолка над большим старым очагом и очищенные теперь от копоти викторианских времен, медные таганы, оловянные тарелки, кувшины и жбаны, которые он рискнул собирать в надежде, что они понравятся Клер, весь его res angusta domi [12] уныло Приветствовал хозяина. Он вдруг почувствовал себя обессиленным, выпил полстакана разбавленного водой виски, съел несколько бисквитов и опустился в длинное плетеное кресло. Заснул он почти мгновенно, проснулся, когда уже рассвело, и сразу вспомнил, что собирался провести ночь в трудах. Косые лучи солнца заглядывали в комнату. Он допил остатки воды в кувшине и посмотрел на часы. Пять утра! Он распахнул дверь. Над полями стлался рассветный туман. Тони вышел, миновал конюшню и загоны для маток. Тропинка, спускавшаяся к реке, вела через луга, которые пересекались оврагами, поросшими кустарником, и пригорками, покрытыми орешником и ольхой. Роса не выпала, но от травы и кустов остро пахло свежестью.
Не доходя ярдов пятидесяти до берега, он улегся в ложбинке. Все еще спало, проснулись только кролики, пчелы и птицы. Тони лежал на спине, посматривая на траву, кусты и синее утреннее небо, слегка подернутое облачным руном. Из ложбинки было мало что видно, и, может быть, именно поэтому Тони казалось, что здесь, рядом с ним - вся Англия. У его руки дикая пчела погружала хоботок в чашечку цветка; земля источала благоухание, слабое, как аромат гирлянды маргариток, - это пахла удивительно свежая сочная зеленая трава. "Величие, достоинство и мир!" Какая пьеса! Тогда эти слова взволновали его. А публика смеялась. Клер тоже смеялась. "Сентиментально! - сказала она. - Ни в одной стране нет и не будет величия, достоинства и мира". Вероятно, нет; конечно, нет: любая страна, даже его собственная, - это смесь прекрасного и чудовищного, расплывчатое обобщение, воспевая которое драматурги впадают в преувеличения, а журналисты устраивают шумиху. И тем не менее на свете нет второго такого местечка, такой яркой и пахучей травы, такого чуть уловимого благоухания, мягко подернутого облачками неба и пения птиц, - второго такого древнего и вместе с тем молодого края. Пусть люди смеются - он не может. Уехать от такой травы? Он вспомнил, с каким трепетом снова увидел английскую траву полгода тому назад. Бросить работу, раньше чем она начнется, свалить ее на Масхема, который так тепло отнесся к нему!.. Тони перевернулся на живот и прижался щекой к траве. Так запах был еще слышней - не сладкий и не горький, но свежий, бодрящий, родной, запах, знакомый с младенческих лет, запах Англии! Скорей бы привозили маток, скорей бы приняться за дело! Крум сел и прислушался. Ни поездов, ни автомобилей, ни самолетов, ни людей, ни четвероногих - только вдалеке чуть слышное пение птиц, бесконечная, вьющаяся над травой мелодия. Что ж, словами делу не поможешь. Раз тебе чего-то не дано, - значит, не дано!
XXXVI
Не успела Динни уйти, как Эдриен сделал обычное в таких случаях открытие, поняв, что взял на себя нелегкую задачу. Как заставить королевского адвоката проговориться? Как? Отправиться к нему - значит выдать себя. Позвать его к себе, а потом приставать к гостю с расспросами невозможно. Придется подсказать Эм, чтобы она пригласила их обоих к обеду; она, конечно, не откажет, особенно если дать ей понять, что дело касается Динни. Но даже в этом случае... Эдриен посовещался с Дианой и после обеда поехал на Маунт-стрит. Он застал сестру и зятя за игрой в пикет.
- Четыре короля, - объявила леди Монт. - Мы все так старомодны - Лоренс, я и Муссолини. У тебя ко мне дело, Эдриен?
- Разумеется, Эм. Не пригласишь ли ты к обеду Юстейса Дорнфорда и меня? Мне нужно с ним повидаться.
- Значит, тут замешана Динни. Никак не приучу Лоренса быть рыцарем: как только у меня на руках четыре короля, у не'о обязательно четыре туза. Ко'да?
- Чем скорее, тем лучше.
- Позвони, доро'ой.
Эдриен позвонил.
- Блор, пойдите к телефону и пригласите мистера Дорнфорда пообедать с нами. Черный галстук.
- Когда, миледи?
- В первый же вечер, который у меня не расписан. Мы - прямо как зубные врачи, - прибавила она, когда Блор исчез. - Расскажи, что с Динни. Она ни разу не была у нас после процесса.
- Процесс, - подхватил сэр Лоренс, - кончился так, как и следовало ожидать, верно, Эдриен? Ничего нового?
- Кто-то оплатил издержки. Динни подозревает, что Дорнфорд.
Сэр Лоренс положил карты:
