Рассказы - Лао Шэ
Уйди он в тот момент — до дверей ему было всего два шага, — уверен, ничего не случилось бы. Впятером мы смогли бы хоть на секунду сдержать напиравших сзади.
Наставник Хуан не двинулся с места. Собравшись с силами, он решительно поднял голову. Взгляд его был страшен. Но лишь какое-то мгновение. Он сдержал свой гнев, готовый прорваться, и вновь склонил голову, словно придавленный тяжким раскаянием. У этого человека хватило сил встать надо всеми. Я понял движение его души: ничуть не задетый грубой бранью, он лишь сомневался в собственной правоте, но сердце подсказало, что совесть его чиста. Когда закричали «бей!», он разгневался, но тут же спохватился — ведь это дети… И вновь опустил голову. И тогда вопль «бей!» перерос в настоящий рев.
Рассердись он по-настоящему, на него не посмели бы поднять руку, но он вновь склонил голову. Все кричали, но никто не хотел бить первым. К тому же у каждого на уме была мысль: «С какой стати бить этого честного человека?» Конечно, большинство поверило председателю, но не так-то легко было забыть все, что сделал для них учитель Хуан. К тому же некоторые понимали, что обвинения против Хуана дутые и что это дело рук одной шайки.
— Уходите! — сказал я снова. Я знал, что в такой ситуации «выкатывайся» прозвучало бы куда убедительнее, но язык не повернулся.
Наставник Хуан по-прежнему не двигался с места. Только голову поднял — на губах улыбка, глаза подернуты влагой. Он смотрел на нас, как смотрит ребенок на тигра, — любуясь им и страшась его.
И вдруг в окно, влетел обломок кирпича, а следом осколок стекла, словно хвост за кометой. Он попал учителю прямо в висок — сразу показалась кровь. Хуан схватился за кафедру. Все сидевшие сзади бросились вон из комнаты. Мы поддержали его.
— Ничего, ничего! — через силу улыбнулся он, а кровь уже залила его лицо.
Ни директора, ни заместителя, ни школьного врача не оказалось на месте. Мы решили сами отвезти наставника в больницу.
— Отведите меня в мою комнату, — выговорил он с трудом.
По неопытности мы послушались его и, поддерживая под руки, повели. Войдя к себе, он пошатнулся, хотел было умыться, но, обессилев, упал на кровать. Кровь уже не текла, а хлестала.
Пришел старенький служитель Чжан Фу, взглянул на наставника и сказал:.
— Побудьте с господином учителем, я схожу в школьный лазарет за врачом.
Школьный врач обмыл рану, наложил повязку и велел отвезти Хуана в больницу, поскольку опасность не миновала. Глоток коньяка, казалось, прибавил ему сил, он вздохнул и закрыл глаза. Когда врач снова повторил, что необходимо ехать в больницу, Хуан улыбнулся и сказал шепотом:
— Умирать, так здесь. Ведь я инспектор. Как же я покину школу, когда директора нет на месте!
Старик Чжан Фу вызвался провести эту ночь возле «господина учителя». Мы бы тоже остались, но знали, что десятки глаз будут с презрением смотреть на нас там, на улице; чего доброго, обзовут подлизами. А что может быть страшнее в юности! Людям свойственно принимать сострадание за пресмыкательство. В молодости благие порывы часто уживаются с равнодушием. И нам пришлось покинуть нашего учителя. А когда выходили, до нас донеслось: «Полюбуйтесь! Выкормыши этого борова Хуана!»
На следующее утро старик Чжан Фу сообщил нам:
— Господин учитель заговаривается.
Пришел директор и велел отправить Хуана в больницу, как бы тот ни противился.
Но в этот миг к учителю вернулось сознание. Мы стояли за дверью и все слышали. Рядом с нами был этот тип, преподаватель труда. Он с трудом сдерживал улыбку, поглядывая на белую табличку с надписью «Инспектор» на дверях комнаты наставника, а сам хмурился, словно его очень беспокоило состояние господина Хуана.
Мы слышали, как наставник сказал:
— Хорошо, я поеду в больницу. Но прежде позвольте мне повидаться с учениками.
— Где? — спросил директор.
— В актовом зале. Хочу сказать им несколько слов. Иначе никуда не поеду.
Прозвенел звонок. Собрались почти все ученики.
Старик Чжан Фу и директор под руки ввели наставника Хуана. Кровь просочилась через бинт, повязка, словно ядовитая змея, обвилась вокруг его головы.
Он изменился до неузнаваемости. Войдя в зал, остановился, силясь открыть глаза — мешала повязка. Огляделся вокруг, словно искал среди нас своих детей, и склонил голову, не в силах держать ее прямо. И, не поднимая головы, тихо, но очень ясно произнес:
— Кто бы ни бросил в меня камень, я… я не в обиде!
Он вышел. Все замерли на несколько мгновений. Потом вдруг кинулись к выходу, догнали его — стояли и смотрели, как он садился в машину.
Через три дня он умер в больнице.
Кто его убил?
Дин Гэн.
Но в то время никто не подозревал, что это дело рук Дин Гэна. Его прозвали Барышней, а барышни, как известно, не умеют бросать кирпичи.
Дин Гэну было всего семнадцать лет. Неизменная короткая курточка, лицо в красных прыщиках, глаза мутные, словно в них закапали лекарство. Угрюмый и молчаливый, он сегодня был хорош с одним, завтра с другим; иной раз сам вызовется в комнате прибирать, а иногда ходит по целым дням неумытый. Вот таким он был, наш Барышня, — на неделе семь пятниц.
Когда волнения улеглись, преподаватель ручного труда занял по совместительству должность инспектора. Наставник Хуан умер, и директор не стал доискиваться, кто повинен в его смерти. По правде говоря, никто точно не знал, чьих это рук дело.
Однако не прошло и полугода, как все узнали, что это Дин Гэн. Он не был больше Барышней, стал совсем другим человеком. Теперь он любил поболтать, чаще всего о вещах непристойных. — Завел дружбу со всякими лоботрясами, попыхивал сигаретой — все сходило при новом инспекторе. Вечерами он где-то пропадал, по временам от него попахивало вином. Дин Гэн стал председателем ученического совета. Словом, с того злополучного вечера, когда погиб наставник Хуан, Дин Гэна словно подменили. Кто бы подумал, что Барышня способен убить человека. Но теперь он стал совершенно другим, и этот другой, по общему мнению, был способен.
Через полгода он сам об этом проболтался, скорее всего, из хвастовства, чтобы поддержать свою репутацию сорвиголовы. Больше всех этого сорвиголову боялся преподаватель ручного труда и по совместительству инспектор. Он даже заискивал перед Дин Гэном — понимал, что так безопаснее. После того как учитель Хуан покинул кабинет инспектора, наша школа перестала походить на школу.
Что заставило Дин Гэна бросить кирпич? По
