Аэропорт. На грани катастрофы - Артур Хейли
Радовало его сегодня и еще одно – докладная комиссии по борьбе с заносами; воспользовавшись ею, он крепко дал под дых этому надутому индюку, своему шурину Мелу Бейкерсфелду.
Идея такой докладной принадлежала самому Димиресту. Два других представителя авиакомпаний в комиссии сначала держались иной точки зрения: руководство аэропорта, говорили они, делает все возможное в создавшихся чрезвычайных обстоятельствах. Капитан Димирест утверждал обратное. Наконец ему удалось склонить их на свою сторону, и было решено поручить Димиресту самому написать докладную, что он и сделал, не пожалев яда. Он даже не дал себе труда проверить факты, безоговорочно утверждая, что дело поставлено плохо – и все: ну чего еще проверять, когда вокруг столько снега? Зато уж он не поленился разослать докладную, чтобы причинить максимум неприятностей Мелу Бейкерсфелду и как следует досадить ему. Как только докладная будет размножена, ее направят вице-президентам всех авиакомпаний, а также в конторы авиакомпаний в Нью-Йорке и в других городах. Зная, как приятно найти козла отпущения и свалить на кого-то вину за неполадки, капитан Димирест был уверен, что телефоны и телетайпы сразу заработают, как только она поступит.
Словом, он отомстил своему родственничку, не без удовольствия подумал Вернон Димирест, – не бог весть как страшно, но все же отомстил. Теперь его хромоногий шурин дважды подумает, прежде чем выступать против капитана Димиреста и Ассоциации пилотов гражданской авиации, как он это сделал публично две недели назад.
Капитан Димирест развернул свой «мерседес», аккуратно затормозил на стоянке у домов и вышел из машины. Оказывается, он прибыл даже немного раньше – на четверть часа раньше, чем обещал Гвен заехать за ней. Тем не менее он решил к ней подняться.
Отпирая наружную дверь ключом, который дала ему Гвен, он вдруг заметил, что тихонько напевает про себя «О sole mio»[1], и улыбнулся. А почему бы, собственно, и нет? Вполне подходящая песенка. Неаполь… теплая южная ночь, а не снежная, вид на залив при свете звезд, тихие звуки мандолины, кьянти за ужином, и рядом – Гвен. И от всего этого его отделяют какие-то двадцать четыре часа.
И, поднимаясь в лифте, он продолжал напевать. Тут ему вспомнилось еще одно приятное обстоятельство: его ожидал очень легкий полет.
Хотя капитан Димирест и был командиром экипажа, которому предстояло вылететь в рейс номер два «Золотой Аргос», делать ему сегодня почти ничего не придется. На этот раз он полетит в качестве пилота-контролера. Самолет же поведет другой пилот – Энсон Хэррис, по рангу почти равный Димиресту. Это он будет сегодня сидеть в командирском кресле слева. А Димирест будет сидеть справа – там, где обычно сидит первый пилот, – и наблюдать за действиями Хэрриса, чтобы потом доложить, как он справился с полетом.
Хэррису был назначен контрольный полет в связи с тем, что «Транс-Америка» решила перевести его с внутренних линий на международные. Однако прежде он должен был совершить два полета за океан с пилотом, имеющим ранг инструктора. А Вернон Димирест как раз имел этот ранг.
После того как Хэррис совершит два полета – а сегодняшний был вторым по счету, – его проэкзаменует старший пилот, и лишь потом ему доверят международный рейс.
В подобного рода полетах – равно как и во время контрольных полетов, которые регулярно, каждые полгода, обязаны совершать все пилоты всех авиакомпаний, – проводилась тщательная проверка навыков поведения в воздухе и умения летать. Испытания проходили на обычных рейсовых самолетах, и пассажиры могли догадаться об этом, лишь увидев двух капитанов с четырьмя нашивками на рукаве, сидящих в пилотской кабине.
Хотя пилоты по очереди проверяли друг друга, они обычно серьезно и требовательно подходили к делу. Так они сами хотели. Слишком многое ставилось на карту – и человеческие жизни, и собственная квалификация, – чтобы из дружеских чувств не хвалить друг друга и не прощать друг другу промахов. Пилот, проходивший проверку, знал, что его действия должны во всем отвечать стандарту. И если он в чем-то этому стандарту не соответствовал, на него поступал неблагоприятный отзыв, что могло повлечь за собой более строгую проверку со стороны старшего пилота авиакомпании, от которого уже зависело, оставить или уволить испытуемого.
Не давая испытуемым никаких поблажек, коллеги, однако, относились к ним с подчеркнутым уважением. Все – кроме Вернона Димиреста.
Димирест же относился ко всем пилотам, проходившим у него испытание, как учитель к провинившимся школьникам, которых надо распечь. Более того, в роли такого школьного учителя Димирест держался неизменно официально, был высокомерен, резок и жесток. Он не скрывал своей убежденности в том, что никто не может сравниться с ним в искусстве пилотирования. Коллеги, которым приходилось все это выносить, внутренне кипели от негодования, но выхода не было, и они подчинялись. Зато потом они клялись друг другу, что, когда наступит черед Димиреста проходить проверку, они будут так придираться к нему, так его третировать, что он не обрадуется. И они старались выполнить свою угрозу – вот только результат всегда был один и тот же: Вернон Димирест безукоризненно вел самолет и придраться ни к чему не удавалось.
Вот и сегодня, перед контрольным полетом, Димирест, следуя обычной линии поведения, позвонил Энсону Хэррису домой.
– Вечером будет трудно ехать, – без всякого вступления сказал Димирест. – Я люблю, чтобы мой экипаж был вовремя на месте, и прошу вас выехать заблаговременно в аэропорт.
Энсон Хэррис, который за двадцать два года безупречной службы ни разу не опоздал на работу, едва не задохнулся от возмущения. К счастью, прежде чем он сумел выдавить из себя хоть слово, капитан Димирест повесил трубку.
Все еще внутренне негодуя, но не желая дать повод Димиресту в чем-либо его упрекнуть, капитан Хэррис прибыл в аэропорт не за час до вылета, как предписывалось, а почти за три часа. Капитан Димирест увидел его в «Кафе заоблачных пилотов», куда он зашел после схватки с комиссией по борьбе с заносами. Димирест был в твидовом
