Джером Сэлинджер - Рассказы
- Чарлз скучает по нем невероятно, -сказала Эсме после короткой паузы. - Он был невероятно симпатичнй человек. И чрезвычайно красивый. Не то чтоб внешность имела большое значение, но все-таки он был чрезвычайно красивый. У его был ужасно пронзительный взгляд для человека с такой им-мо-мент-но присущей добротой.
Я кивнул. Должно быть, сказал я, у отца ее был весьма необычный язык.
- Да, весьма, - сказала Эсме. - Он был архивист - любитель, конечно.
Тут я почувствовал настойчивый шлепок, вернее даже удар по плечу, с той стороны, где находился Чарлз. Я повернулся к нему. Теперь он сидел на стуле почти в нормальной позе, только ногу поджал.
- А что говорит одна стенка другой стенке? - нетерпеливо спросил он. - Это такая загадка.
Я задумчиво поднял глаза к потолку и повторил вопрос вслух. Потом с растерянным видом взглянул на Чарлза и сказал, что сдаюсь.
- Встретимся на углу! - выпалил он торжествующе.
Больше всех ответ развеселил самого Чарлза. Он чуть не задохнулся от смеха. Эсме даже пришлось подойти к нему и похлопать его по спине, как во время приступа кашля.
- Ну-ка, прекрати, - сказала она. Потом вернулась на свое место. - Он всем задает одну и ту же загадку и каждый раз вот так закатывается. А когда хохочет, у него течет слюна. Ну, довольно! Прекрати, пожалуйста.
- А кстати, это одна из лучших загадок, какие я слышал, - сказал я, поглядывая на Чарлза, который очень медленно приходил в нормальное состояние.
В ответ на мой комплимент он опять сполз со стула и до самых глаз закрыл лицо уголуом скатерти. Потом взглянул на меня поверх скатерти - в глазах его светились медленно угасавшее веселье и гордость человека, знающего парочку стоящих загадок.
- Могу я осведомиться, где вы служили до того, как пошли в армию? спросила Эсме.
Я ответил, что не служил нигде, что только за год перед тем окончил колледж, но мне хотелось бы считать себя проффесиональным писателем-новеллистом.
Она вежливо кивнула.
- Печатались? - спросила она.
Вопрос был обычный, но, как всегда, щекотливый, и так вот, сразу, на него не ответишь. Я стал было объяснять, что большинство редакторов в Америке - просто свора...
- А мой отец писал превосходно, - перебила меня Эсме. - Я сохраняю многие его письма для потомства.
Я сказал, что это прекрасная мысль. Тут мне снова бросились в глаза ее огромные часы, напоминавшие хронограф. Я спросил, не принадлежали ли они ее отцу. Эсме серьезно и сосредоточенно посмотрела на свое запястье.
- Да, - ответила она. - Он дал их мне как раз перед тем, как нас с Чарлзом эвакуировали. - Застеснявшись, она убрала руки со стола. Разумеется, просто в качестве суве-ре-на, - сказала она и тут же переменила тему. - Я буду чрезвычайно польщена, если вы когданибудь напишете рассказ специально для меня. Я весьма страстная любительница чтения.
Я ответил, что напишу непременно, если только сумею. Но что вообще-то я не бог весть как плодовит.
- А вовсе не обязательно быть бог весть каким плодовитым. Лишь бы рассказ не получился детским и глупеньким. - Она задумалась. - Я предпочитаю рассказы про мерзость.
- Про что? - спросил я, подаваясь вперед.
- Про мерзость. Меня чрезвычайно интересует всякая мерзость.
Я собирался расспросить ее поподробнее, но тут Чарлз ущипнул меня за руку, и очень сильно. Я повернулся к нему, слегка поморщившись. Он стоял совсем рядом.
- А что говорит одна стенка другой стенке? - снова задал он вопрос, не очень для меня новый.
- Ты его уже спрашивал, - сказала Эсме. - Ну-ка, прекрати!
Не обращая на сестру никакого внимания, Чарлз вскарабкался мне на ногу и повторил свой коронный вопрос. Я заметил, что узел его галстучка сбился на сторону. Я водворил его на место, потом взглянул Чарлзу прямо в глаза и сказал:
- Встретимся на углу?
Не успел я произнести эти слова, как тут же пожалел о них. Рот у Чарлза широко раскрылся. У меня было такое чувство, будто это я раскрыл его сильным ударом. Он слез с моей ноги и с разъяренно-неприступным видом зашагал к своему столику, даже не оглянувшись.
- Он в ярости, - сказала Эсме. - Невероятно вспыльчивый темперамент. У мамы была сугубая тенденция его баловать. Отец был единственный, кто его не портил.
Я продолжал наблюдать за Чарлзом. Он уселся за свой столик и стал пить чай, держа чашку обеими руками. Я ждал, что он обернется, но напрасно.
Эсме поднялась.
- Il faut que je parte aussi, - сказала она, вздыхая. - Вы знаете французский?
Я тоже встал - со смешанным чувством печали и смущения. Мы с Эсме пожали друг другу руки. Как я и ожидал, рука у нее была нервная, влажная. Я сказал ей - по-английски, - что общество ее доставило мне большое удовольствие.
Она кивнула.
- Полагаю, что так оно и было, - сказала она. - Я довольно коммуникабельна для своего возраста. - Тут она снова коснулась рукой головы, проверяя, высохли ли волосы. - Ужасно жаль, что у меня такое с волосами. Мой вид, должно быть, внушает отвращение.
- Вовсе нет! Если на то пошло, волосы уже опять волнистые.
Быстрым движением она снова коснулась головы.
- Как вы полагаете, окажитесь вы здесь снова в ближайшем будущем? спросила она. - Мы бываем здесь каждую субботу после спевки.
Я ответил, что это было бы самым большим моим желанием, но, к сожалению, я твердо знаю, что больше мне прийти не удастся.
- Иными словами, вы не вправе сообщать о переброске войск, - сказала Эсме, но не сделала никакого движения, которое говорило бы о ее намерении отойти от столика.
Она стояла, переплетя ноги, и глядела на пол, стараясь выровнять носки туфель. Это получалось у нее красиво - она была в белых гольфах, и на ее стройные щиколотки и икры приятно было смотреть. Внезапно Эсме взглянула на меня.
- Вы хотели бы, чтобы я вам писала? - спросила она, слегка покраснев. - Я пишу чрезвычайно вразумительные письма для человека моего...
- Я был бы очень рад. - Я вынул карандаш и бумагу и написал свою фамилию, звание, личный номер и номер моей полевой почты.
- Я напишу вам первая, - сказала она, взяв листок. - чтобы вы ни с какой стороны не чувствовали себя ском-про-менти-ро-ванным. - Она положила бумажку с адресом в карман платья. - До свидания, - сказала она и направилась к своему столику.
Я заказал еще чаю и сидел, продолжая наблюдать за ними до тех пор, пока оба они и вконец замученная мисс Мегли не поднялись, чтобы уйти. Чарлз возглавлял шествие - он хромал с трагическим видом, как будто у него одна нога на несколько дюймов короче другой. В мою сторону он даже не посмотрел. За ним шла мисс Мегли, а последней Эсме - она махнула мне рукой. Я помахал ей в ответ, приподнявшись со стула. Почему-то волнение охватило меня.
Не прошло и минуты, как Эсме появилась снова, таща Чарлза за рукав курточки.
- Чарлз хочет поцеловать вас на прощание, - объявила она.
Я сразу же поставил чашку и сказал, что это очень мило, но в п о л н е ли она уверена?
- Вполне, - ответила Эсме несколько мрачно. Она выпустила рукав Чарлза и весьма энергично толкнула его в мою сторону. Он подошел, бледный как мел, и влепил мне звучный мокрый поцелуй чуть пониже правого уха. Пройдя через это тяжкое испытание, он направился было прямиком к двери и к иной жизни, где обходятся без таких сантиментов, но я поймал его за хлястик и, крепко за него ухватившись, спросил:
- А что говорит одна стенка другой стенке?
Лицо его засветилось.
- Встретимся на углу! - выкрикнул он и опрометью бросился за дверь видимо в диком возбуждении.
Эсме стояла в прежней позе, переплетя ноги.
- А вы вполне уверены, что не забуду написать для меня рассказ? спросила она. - Не обязательно, чтобы он был с п е ц и а л ь н о для меня. Пусть даже...
Я сказал, что не забуду нив коем случае - это совершенно исключено. Что я никогда еще не писал рассказа специально д л я к о г о-н и б у д ь, но что сейчас, пожалуй, самое время этим заняться.
Она кивнула.
- Пусть он будет чрезвычайно трогательный и мерзостный, - попросила она. - Вы вообще-то имеете достаточное представление о мерзости?
Я сказал, что не так чтобы очень, но, в общем, мне приходится все время с ней сталкиваться - в той или иной форме, - и я приложу все усилия, чтобы рассказ соответствовал ее инструкциям. Мы пожали друг другу руки.
- Жаль, что нам не довелось встретиться при обстоятельствах не столь удручающих, правда?
Я сказал, что, конечно, жаль, еще как.
- До свидания, - сказала Эсме. - Надеюсь, вы вернетесь с войны, сохранив способность функционировать нормально.
Я поблагодарил ее и сказал еще несколько слов, а потом стал смотреть, как она выходит из кафе. Она шла медленно, задумчиво, проверяя на ходу, высохли ли кончики волос.
А вот мерзостная - или даже трогательная - часть этого рассказа. Место действия меняется. Меняются и действующие лица. Я по-прежнему остаюсь в их числе, но по причинам, которые открыть не волен, я замаскировался, притом так хитроумно, что даже самому догадливому читателю меня не распознать.
