Красное и белое, или Люсьен Левен - Стендаль
Господин Левен поглядел вслед удаляющемуся кабриолету, и в ту же минуту к нему вернулось все его самообладание.
«Мне предстоит играть роль, столь известную в истории, роль Сэмюэля Бернара, с которым Людовик Четырнадцатый прогуливался в садах Версаля».
Одной этой мысли было достаточно, чтобы вернуть господину Левену весь пыл первой молодости. Он не закрыл глаз на минутное смущение, вызванное в нем приглашением его величества, и тем более на нелепое положение, в котором он очутился бы, если бы об этом стало известно в фойе Оперы.
До сих пор король обменивался с господином Левеном лишь вежливыми фразами где-нибудь на балу или за обедом. Господину Левену случилось два-три раза обедать за королевским столом в первые же дни, последовавшие за июльским бунтом. Он тогда назывался иначе, и Левен, которого трудно было провести, оказался одним из первых, кто разглядел злобу, вызываемую столь опасным примером.
Он тогда прочел в королевском взгляде: «Я нагоню страх на крупных собственников и заставлю их убедиться, что это война людей неимущих против тех, кто обладает кое-каким состоянием».
Чтобы не прослыть таким же глупцом, как несколько деревенских депутатов, приглашенных вместе с ним, Левен отпустил две-три замаскированные остроты насчет этой идеи, которой никто не высказывал вслух.
Левен на минуту испугался, как бы не захотели скомпрометировать мелких парижских коммерсантов, втянув их в кровопролитие. Он счел эту мысль чрезвычайно неудачной и без колебаний отказался от должности командира батальона, на которую его выдвинули лавочники, довольно щедро ссужаемые им тысячефранковыми билетами, хотя потом ему эти деньги и возвращали, и перестал обедать у министров под тем предлогом, что они люди скучные.
Граф де Босеан, министр иностранных дел, тем не менее говаривал ему: «Такой человек, как вы…» – и преследовал его приглашениями на обед. Но Левен устоял и против этого искусного красноречия.
В 1792 году он совершил один или два похода, и всякое упоминание о французской революции было для него упоминанием о женщине, которая была им любима, но потом плохо себя повела. Словом, час его еще не пробил.
Свидание, назначенное ему королем, перевернуло вверх дном все его мысли. Сознавая, что он утратил свое хладнокровие, он решил тем внимательнее за собой следить.
Во дворце господин Левен вел себя в соответствии с этикетом, будучи, однако, внешне вполне хладнокровен и не проявив ни смущения, ни восторга. Лукавый и хитрый ум первого лица в государстве вскоре уловил этот оттенок в манере держать себя и был весьма этим недоволен. Тщетно попыталось оно пустить в ход дружеский тон и даже высказать личное участие, чтобы подстрекнуть тщеславие буржуа, – ничто не помогло.
Но не будем принижать репутацию хитрости и лукавства, установившуюся за этим знаменитым человеком. Что мог он сделать без военных побед, да еще связанный злой и остроумной прессой?
Нижненормандский прокурор, занимающий королевский престол, начал с того, что сказал Левену, как и его министр: «Такой человек, как вы…» Но, убедившись, что на хитрого плебея не действует эта вкрадчивость, и видя, что время уходит напрасно, а также не желая продолжительностью аудиенции внушить Левену преувеличенное представление об услуге, которой от него хотели, король меньше чем через четверть часа был вынужден перейти к добродушному тону.
Заметив эту перемену в столь ловком человеке, господин Левен остался доволен самим собою; этот первый успех придал ему наконец уверенность в самом себе.
«Вот, – подумал он, – его величество уже отказывается от бурбонских уловок».
С ним говорили самым отеческим тоном, так, как будто этот тон был вызван обстоятельствами.
– Я хотел вас повидать, дорогой господин Левен, без ведома моих министров, которые, боюсь за исключением генерала, не дали ни вам, ни лейтенанту Левену особых поводов быть довольными ими. Завтра, судя по всему, будет поставлен на окончательную баллотировку закон о…, и признаюсь вам, милостивый государь, что в этом законе я лично заинтересован. Я вполне уверен, что его будут голосовать простым вставанием. Вы того же мнения, не правда ли?
– Да, ваше величество.
– Но при баллотировке он будет отклонен десятком черных шаров, не правда ли?
– Да, государь.
– Так вот, окажите мне услугу, выступите против него, если это необходимо для вашего положения, но отдайте мне ваши тридцать пять голосов. Это личная услуга, о которой я сам хотел вас просить.
– Ваше величество, в настоящее время я располагаю лишь двадцатью восьмью голосами, включая мой собственный.
– Эти бедняги, – король имел в виду своих министров, – перепугались или, вернее, обиделись оттого, что вы подали ваш список восьми второстепенных должностей; мне не нужно вам говорить, что я заранее одобряю этот список и предлагаю вам воспользоваться удобным случаем, чтобы добавить в нем что-нибудь для вас или для лейтенанта Левена, и т. д., и т. д.
К счастью для господина Левена, король минуты три говорил на эту тему, и к господину Левену вернулось за это время почти все его хладнокровие.
– Ваше величество, – ответил он, – я прошу вас ничего не подписывать ни в мою пользу, ни в пользу моих друзей, и я преподношу вам назавтра мои двадцать семь голосов.
– Ей-богу, вы славный человек! – воскликнул король, подражая, довольно удачно, прямоте Генриха IV.
Надо было помнить, с кем имеешь дело, чтобы не попасть в ловушку. Его величество добрых восемь минут говорил в этом духе.
– Государь, невозможно себе представить, чтобы господин де Босеан когда-либо простил моему сыну. Этот министр, быть может, проявил недостаточную твердость характера по отношению к пылкому молодому человеку, которого ваше величество называет лейтенантом Левеном. Я прошу, ваше величество, не доверять ни одному слову доносов на моего сына, которые по наущению господина де Босеана будет составлять его полиция или полиция моего друга, добрейшего де Веза.
– Которому вы так честно служите! – подхватил король, и в глазах его блеснул лукавый огонек.
Господин Левен промолчал, и король, удивленный отсутствием ответа, повторил свой вопрос.
– Ваше величество, я боюсь, что, отвечая вам, мне придется говорить с той откровенностью, к которой я привык.
– Отвечайте, милостивый государь, выскажите мне свою мысль, каковой бы она ни была.
Собеседник говорил с подобающим королю величием.
– Ваше величество, никто не сомневается, что король находится в непосредственных сношениях с северными дворами, но никто об этом ему не заикается.
Столь быстрое и столь полное повиновение как будто немного удивило высокую особу. Король убедился, что господин Левен ничего не собирается у него просить; он не привык ничего ни давать, ни получать даром и сразу высчитал, что
