К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
Лошади бодро бежали по проселочной дороге.
– Адам Траск купил «форд», – сообщил Том. – Вернее, это Уилл продал ему автомобиль.
– Про «форд» я не слышала. Кстати, он покупает мой дом и дает очень хорошую цену, – рассмеялась Десси. – Поначалу я заломила страшно высокую цену, думала сбавить ее, когда начнем торговаться. Но мистер Траск сразу согласился и поставил меня в неловкое положение.
– И как же ты из него вышла, Десси?
– Ну, пришлось признаться, что я так сделала нарочно. Думала, он станет торговаться. Но мистеру Траску, похоже, все равно.
– Умоляю, только не проговорись Уиллу, а не то он посадит тебя под замок, – предупредил Том.
– Дом не стоит таких денег!
– Повторяю: ничего не говори Уиллу. А что собирается делать с твоим домом Адам?
– Он хочет перебраться в Салинас, чтобы дети ходили там в школу.
– А как же ранчо?
– Не знаю. Он ничего не говорил.
– Интересно, как бы сложилась наша жизнь, приобрети отец такое ранчо, как у Траска, а не эту груду тощей пыльной земли, – задумчиво произнес Том.
– Не такое уж здесь и плохое место, – возразила Десси.
– Да, замечательное во всех отношениях, вот только на жизнь не заработаешь.
– А разве есть на свете другая семья, в которой столько веселья? – серьезно спросила Десси.
– Такой семьи я не встречал. Но тут уж дело в людях, а не в земле, на которой они живут.
– Том, а помнишь, как ты на диване возил на танцы в Пичтри Дженни и Белл Уильямс?
– Мама до сих пор об этом напоминает. А что, если пригласить к нам Дженни и Белл?
– Давай пригласим. Они обязательно приедут, – поддержала брата Десси.
Они свернули с дороги на ранчо, и Десси вдруг сказала:
– Мне наша земля запомнилась другой.
– Более сухой, да?
– Пожалуй. А теперь здесь так много травы.
– Я покупаю двадцать голов скота, чтобы ее ели.
– Да ты богач.
– Нет, куда там. В хороший год цены на говядину упадут. Интересно, как на моем месте поступил бы Уилл? Все выискивает, где чего не хватает. И меня учил: всегда делай бизнес на том, чего мало. Уилл у нас умник.
Ухабистая проселочная дорога осталась прежней, только колеи сделались глубже, да круглые булыжники выступали больше.
– Что это за записка на мескитовом кусте? – удивилась Десси, снимая листок бумаги, когда они проезжали мимо. – «Добро пожаловать домой», – прочла она.
– Том, это ты постарался?
– Нет. Кто-то здесь побывал в мое отсутствие.
Через каждые пятьдесят ярдов на глаза попадалась очередная записка, которая свисала с ветки земляничного дерева или была прикреплена к стволу конского каштана, и во всех говорилось: «Добро пожаловать домой». И при виде каждой Десси восторженно ахала.
Они поднялись на пригорок, откуда был виден старый дом Гамильтонов, и Том остановил лошадей, чтобы сестра полюбовалась открывшимся видом. На другом конце долины возвышался холм, на склоне которого выбеленными камнями выложены слова: «Добро пожаловать домой, Десси».
Десси уткнулась лицом в куртку брата и засмеялась, а из глаз катились счастливые слезы.
Том, напустив на себя строгий вид, смотрел на холм.
– И чьих это рук дело? – бросил он в пространство. – Ни на минуту нельзя оставить ранчо без присмотра.
На рассвете Десси проснулась от накатывающейся приступами боли. Боль осторожно поднимала голову, маяча смутной угрозой, пробегала по боку, соскальзывая в живот, слабо пощипывала, потом все сильнее и сильнее, и вот уже огромная ручища сдавила тисками тело. Через некоторое время железные пальцы разжимаются, и возникает чувство, что там внутри остался синяк, как после сильного ушиба. Приступ быстро проходит, но когда он набирает силу, весь мир вокруг меркнет, и Десси лишь прислушивается к борьбе, которая идет в организме. Когда боль отступила, Десси увидела, что за окнами уже засеребрился рассвет. Она вдыхала свежий утренний ветер, который шевелил занавески, наполняя комнату ароматом травы, корней и влажной земли. Вскоре, знаменуя наступление утра, послышалась бойкая перебранка воробьев, монотонно замычала корова, ругая тычущегося носом в вымя голодного теленка. Раздался пронзительный крик голубой сойки, предупреждающее посвистывание перепела, охраняющего гнездо, и тихий отклик спрятавшейся в высокой траве перепелки. Вот весь птичник закудахтал над только что снесенным яйцом. И род-айлендская курица весом четыре фунта лицемерно запротестовала против похотливых попыток жалкого тощего петушка, которого она могла сбить с ног одним взмахом крыла.
Воркование голубей навеяло воспоминание о прежних днях. Десси вспомнился рассказ отца, сидящего во главе стола:
– Я вот сказал Кролику, что собираюсь развести голубей. И знаете, что он ответил? «Только не вздумай завести белых голубей». «Почему же не белых?» – удивился я. «Они непременно накличут беду. Стоит появиться стайке, и тут же в дом приходят печаль и смерть. Нет, только серые». «Но мне нравятся белые», – возразил я. «Послушай доброго совета: заводи серых», – уперся Кролик. Теперь я точно разведу белых голубей. И решение мое твердое.
– И зачем ты все время испытываешь судьбу, Сэмюэл? – терпеливо уговаривала Лайза. – Серые голуби на вкус не хуже и размером больше.
– Не позволю глупой сказке сбить меня с толку, – заявил Сэмюэл.
И тогда Лайза со свойственной ей ужасающей прямотой ответила:
– Тебя сбивает с толку собственный строптивый нрав. Вечно споришь и упрямишься. Упрям как мул!
– Кому-то же надо спорить с судьбой, – сердито возразил Сэмюэл. – Ведь если бы никто не утирал ей нос, человечество до сих пор обитало бы на деревьях.
Разумеется, отец купил белых
