Даниэль Друскат - Гельмут Заковский
Цизениц продолжал свои диковинные рассуждения до той самой минуты, когда они наконец вышли на косогор. Мужчины тем временем вызволили насос, стащили с себя мокрую одежду и бросили сушиться на траву. День был жаркий, они сидели на лугу в плавках, а кто и в исподнем, невеселые и угрюмые. Цизениц откупорил бутылки, перво-наперво приложился сам и от наслаждения прищелкнул языком.
«Следующий, пожалуйста».
«Подождать надо, пока вода спадет, — сказал Друскат, — Потом залатаем дамбу».
Никто не отозвался. Друскат кивнул Цизеницу. Тот кочевал следом за бутылкой, которая переходила из рук в руки, ото рта ко рту. Цизениц протянул ее Друскату, но тот отмахнулся, пить ему не хотелось.
«Ветер с озера поджимает, и все-таки непонятно, откуда столько воды. Как думаешь, смотритель? — обратился он к старику. — Может, где-нибудь запруду поставили?»
«Может».
Мальке, кооперативный дояр, наверно, больше всех ждал от работ на Топи: и кормов для скота, и больше молока в подойниках, и, конечно, заработки повыше для себя и для жены, может, и премию, тоже сгодится, как-никак пятеро ребятишек, обо всех надо позаботиться...
«Попробовали и ничего не вышло, — строптиво заметил Мальке. — Брось ты, Друскат, оставь нас в покое со своим болотом. В деревне больше никто за эту каторжную работу не возьмется».
Друскат вскочил и зашагал к воде.
«То, чего мы хотели, было разумно. Пора кончать с болотом, с нуждой, хватит мучиться с кормами. Сколько раз то солнце травы спалит, то озеро зальет».
И он опять повторил ту самую фразу, которую Аня от него не раз слышала, но сегодня ей показалось, что все это пустой звук, затасканная присказка: «Природу нужно одолеть».
Цизениц как-то глупо, по-козлиному хихикнул. Девочка смотрела на отца, тот словно в ярости сжал кулаки, и она поняла: сейчас ему приходится сдерживаться, хотя порой он мог и вспылить; вот и теперь Друскат с удовольствием прикрикнул бы на мужиков. Те устало лежали на спине, заложив руки под голову, и вели себя так, будто несчастье, свалившееся на всех, вовсе их не касалось. Один Кеттнер сидел подобрав ноги и хмуро жевал соломинку. Друскат сказал:
«Надо обуздать это проклятое озеро!»
Мужчины поднялись.
Друскат вздернул и снова опустил плечи.
«Может, неразумно было браться в одиночку. Мы, горстка людей из Альтенштайна, не сдюжили, не сумели спасти запруду. Но вместе с хорбекскими, с их машинами, кранами...»
«Деньги, дорогой мой, деньги!» — не без издевки отозвался Кеттнер.
«Да, — сказал Друскат, — и с их деньгами мы смогли бы сделать все как надо и надолго».
Он стоял у подножия косогора, в одних плавках, потом вдруг протянул руку, указывая на разрушенный польдер, — смешным он не кажется, подумалось Ане, — широким жестом обвел всю Топь и воскликнул:
«Прямо под водой земля, там, среди ивняка, везде земля, четыре тысячи моргенов[8] луга, достаточно большого и тучного, чтобы прокормить стада десятка кооперативов».
Мужчины нерешительно встали, один за другим подошли к Друскату, потягиваясь, как бы желая стряхнуть усталость или размять затекшие мышцы. Они ничего не говорили, стояли с Друскатом рядом и, как он, не отрывали глаз от Волчьей топи, от затонувшего польдера, над которым сияло солнце.
Кеттнер, кряхтя, нагнулся, собрал одежду, натянул брюки.
«Так поговори с хорбекскими, Даниэль, — сказал он. — Попробуй еще раз, старина, говорят, этот Штефан тебе друг».
Аня сидела за столом напротив Штефана. Обеими руками она поднесла ко рту чашку, отпила немного, поверх чашки пристально посмотрела на него. «Скрыть что-то хочет, — думала она, — я мало что знаю о старых хорбекских историях, тут он прав, но прошлогодний скандал произошел у меня на глазах».
Случилось это в тот несчастный день, когда затопило польдер.
Под вечер Аня и Друскат на лодке отправились из Альтенштайна в Хорбек. Солнце над озером, помнится, уже клонилось к горизонту, и освещение было, как иногда перед грозой. Трудно описать: пронзительная ярь померкла, смягчился немилосердный блеск, солнце будто умылось, и свет, кристально чистый, струился теперь из вод озера над берегами, над запыленными нивами назад в небо, как бы расцвечивая землю свежими красками — так зелены прибрежные кусты, так красны глядящиеся в воду стволы сосен.
Они гребли к хорбекской бухточке.
Порой Аня видит во сне свою деревню. Идет она будто бы по улице и что-то ищет. Точно знает, что улица находится в Альтенштайне и что она тысячу раз по ней ходила, но никак не может найти то свой дом, то дверь дома и боится. В тот вечер она тоже не могла отделаться от ощущения, что видит сон. С хорбекского берега далеко в Озеро выдавались сходни, на светлой гальке стояли белые лавочки, купальня — точь-в-точь как в Веране. Но причалили они в Хорбеке, Аня узнала две огромные ивы на высоком берегу.
«Что, разве Штефан умеет колдовать?»
«Уму непостижимо», — буркнул отец.
А вот и сам Штефан:
«Привет, привет!» — Он, как настоящий кавалер, помог Ане выбраться из лодки.
Аня изумленно глядела на сутолоку у берега: множество молодых парней плескались в озере и отчаянно ныряли в воду с новой вышки, горел костер — на вертеле жарился молодой бычок. Какой аромат! В народе поговаривали, что хорбекцы выдумали скоростной способ жарения на вертеле и, сдобрив любое мясо или дичину смесью пряностей, красного вина и соли, умели придать жаркому нежный привкус копчености. Их методом заинтересовалась даже Нировская гильдия мясников-кооператоров, да только хорбекцы берегли свой секрет, они, мол, и сами не прочь воспользоваться изобретением, понятное дело, по большому счету — поставляя фирменное блюдо на разные крестьянские рынки, само собой, по наивысшим ценам.
Масса народу сновала по прибрежному лугу — солдаты, девушки, трактористы, — воздух гудел от шума. Голоса, смех... Вот даже грянул духовой оркестр, очевидно армейский: «Розамунда, подари сердечко и скажи мне: да».
Так живут хорбекцы, все подряд праздники отмечают; похоже, праздники выпадают у них частенько, и даже среди недели.
Ане нравился Макс Штефан, потому что был он человек веселый и обращался с нею, как с дамой. Хотя временами
