Большое собрание мистических историй в одном томе - Коллектив авторов
– Прикажете стереть пыль, сэр? – Любопытство заставило Джейн вернуться. Я кивнул. Свой портрет я отвернул в сторону, а изображение женщины в черном заслонил собой. Оставшись один, я сорвал со стены «Суд по делу лорда Уильяма Расселла» и поместил в крепкую темную раму женский портрет.
Потом я послал багетному мастеру заказ на раму для своего портрета. Он так долго пребывал лицом к лицу с изображением прекрасной чародейки, что у меня не хватало духу отнять у него счастье смотреть на нее. Если это сентиментальность – что ж, назовите меня сентиментальным.
Прибыла новая рама, и я повесил ее напротив камина. Перерыв все бумаги тетушки, я не нашел ничего, что объясняло бы происхождение моего портрета, осталась тайной и история картины, запечатлевшей незнакомку с удивительными глазами. Выяснилось только, что вся старая мебель перешла к тетушке после смерти моего двоюродного деда – главы фамилии. Я бы заключил, что наше сходство – семейное, если бы все, кто входил в гостиную, не восклицали: «Как похоже вас изобразили!» Пришлось использовать объяснение, придуманное Джейн, – маскарад.
И тут, как можно предположить, история с портретами подходит к концу. Вернее, это можно было бы предположить, если бы далее не следовало еще немало страниц. Как бы то ни было, тогда я счел эту историю законченной.
Я отправился к Милдред и пригласил ее с матушкой у меня погостить. На картину в раме из черного дерева я старался не смотреть. Я не мог ни забыть, ни вспоминать без странного трепета выражение глаз женщины, когда я увидел их впервые. Меня пугала мысль, что наши взгляды опять встретятся.
Готовясь к визиту Милдред, я сделал в доме кое-какие перестановки. Многие предметы старомодной мебели были перенесены вниз, весь день я перемещал ее так и эдак и наконец, уставший, но довольный, уселся перед камином. Взор мой случайно упал на картину, на карие, бездонные глаза женщины, и, как в прошлый раз, замер, прикованный каким-то колдовством, – так мы иногда подолгу, как зачарованные, рассматриваем в зеркале отражение собственных глаз. Встретившись с ней взглядом, я ощутил, что мои зрачки расширяются, а под веками щиплет, словно от подступивших слез.
– Как же мне хочется, чтобы ты была женщиной, а не картиной! – произнес я. – Сойди вниз! Пожалуйста, сойди!
Я говорил это со смехом и все же простер вперед руки.
Я не клевал носом, не был пьян. Я был абсолютно бодр и совершенно трезв. Однако, протягивая руки, я увидел, как расширились глаза женщины, как затрепетали губы. И можете меня повесить, если это неправда.
Ладони ее шевельнулись, по лицу пробежала тень улыбки.
Я вскочил на ноги.
– Э нет, – проговорил я вслух. – Слишком уж странные фокусы выделывают отблески камина. Велю-ка я принести лампу.
Я потянулся к колокольчику и уже к нему притронулся, но не успел позвонить, потому что услышал какой-то звук у себя за спиной. Огонь был тусклым, углы комнаты тонули во мраке, но за высоким резным стулом явно сгустилась какая-то тень.
– Я должен в этом разобраться, – воскликнул я, – а иначе грош мне цена! – Выпустив колокольчик, я схватил кочергу и разворошил догоравшие угли. Потом решительно отступил назад и посмотрел на картину. Рама из черного дерева была пуста! В темном углу, где стоял резной стул, послышался тихий шелест: из тени показалась женщина с картины – она двигалась ко мне.
Надеюсь, никогда в жизни мне не придется вновь пережить такой безграничный ужас. Даже под страхом смерти я не сумел бы пошевелиться или заговорить. То ли все известные законы природы утратили силу, то ли я сошел с ума. Я трясся всем телом, но (радуюсь, вспоминая это) не пустился бежать, пока по каминному коврику ко мне приближалась фигура в черном бархатном платье.
Меня коснулась рука – нежная, теплая, человеческая, – и тихий голос произнес:
– Ты звал меня. Я пришла.
От этого прикосновения и звука этого голоса мир словно перевернулся. Не знаю, как описать это словами, но не было уже ничего страшного или даже необычного в том, что портреты облекаются плотью; происшедшее представлялось совершенно естественным, правильным и бесконечно желанным.
Я накрыл ее руку своей. Перевел взгляд с незнакомки на свой портрет. Его не было видно в слабых отсветах камина.
– Мы не чужие друг другу, – сказал я.
– О да, не чужие.
Сияющие глаза заглядывали в мои, алые губы почти касались моего лица. Ощутив, что обрел главное в своей жизни сокровище, которое считал безнадежно потерянным, я вскрикнул и обнял ее. Это было не привидение, это была женщина, единственная женщина в целом свете.
– Как давно я тебя потерял? – спросил я.
Она откинулась назад, повиснув на руках, обхвативших мою шею.
– Откуда я могу знать? В преисподней не считают время.
Это был не сон. О нет! таких снов не бывает. Хотел бы я, чтобы бывали. Разве могу я в снах видеть ее глаза, слышать ее голос, чувствовать щекой прикосновение ее губ, целовать ее руки – как в ту ночь, лучшую в моей жизни! В первые минуты мы молчали. Казалось, довольно было
после долгого горя и мук
Вновь ощутить на себе
Объятья милых рук[33].
Мне очень трудно рассказывать эту историю. Какими словами описать то, что я испытывал, сидя рядом с ней, держа ее руку и глядя в ее глаза? Это было блаженство воссоединения, воплотившихся надежд и мечтаний.
Может ли это быть сном, если я оставил ее сидеть на стуле с прямой спинкой и сам спустился в кухню сказать служанкам, что на сегодня они свободны, что я занят и прошу меня не беспокоить; потом собственноручно принес дрова для камина и, переступив порог, обнаружил ее на том же месте? Я видел, как обернулась ее темноволосая головка, как в милых глазах засветилась любовь; бросившись к ее ногам, я благословил день своего рождения, ибо получил от жизни такой неоценимый подарок.
Милдред я не вспоминал; все другое в моей жизни было сном, а это – это была сплошная упоительная реальность.
– Не знаю, – сказала моя гостья, когда мы, как верные любовники после
