Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - Ивлин Во
– Никакой бороды. И одет как положено.
– Увидишь, что будет дальше. Вот, смотри… и вот.
Они перелистывали альбом за альбомом. То и дело мелькали фотографии Бэзила.
– По-моему, я на них совсем не похож, – сухо сказал Бэзил. – Конечно, я одет довольно неряшливо, но ведь тогда я только вернулся после боев в Испании.
– Дело не в одежде. Посмотри на выражение лица.
– Свет бил прямо в глаза.
– Тысяча девятьсот тридцать седьмой. Опять Королевский Четверг.
– Какая гадость эти любительские фотографии! Что такое, что я делаю с этой девушкой?
– Кидаешь ее в озеро. Да-да, припоминаю. Как раз я и снимала.
– Кто она?
– Понятия не имею. Может, написано на обороте. Просто – «Бэзил и Бетти». Она, должно быть, много моложе нас, совсем не из нашей компании. Сдается мне, она дочь какого-то герцога. Вспомнила, она из Стайсов.
Бэзил повнимательней всмотрелся в снимок, и ему сделалось не по себе.
– Как меня угораздило вытворить такую штуку?
– Ты был молод и весел.
– Господи помилуй, да ведь мне было тридцать четыре. И она совсем некрасивая.
– Знаешь, кто она… кто она была. Мать Чарльза Олбрайта. Право, любопытное совпадение. Давай-ка поищем и проверим.
Соня взяла книгу пэров.
– А, вот слушай. – И она прочла: – «Пятая дочь покойного герцога Элизабета Эрминтруда Александра, крестница его высочества герцога Коннотского. Родилась в тысяча девятьсот двадцатом. Вышла замуж в тысяча девятьсот сороковом за Кларенса Олбрайта (убит на фронте в тысяча девятьсот сорок третьем). Оставила потомка. Умерла в тысяча девятьсот пятьдесят шестом». Да, я слышала… от рака, совсем молодая. Потомок и есть Чарльз.
Бэзил долго смотрел на эту фотографию. Девушка была пухленькая и, кажется, пробовала вывернуться у него из рук – грубая игра, видно, не так уж забавляла ее, была, скорей, неприятна.
– Как все забывается. А ведь тогда мы с ней, наверно, были очень дружны.
– Да нет. Просто Марго раскопала ее для Питера.
Когда-то Бэзил был мастер на всякие каверзы, потом воображение его погрузилось в спячку, но сейчас, в решительную минуту, оно разом встрепенулось.
– Эта фотография навела меня на одну мыслишку.
– Бэзил, у тебя опять гнусная физиономия. Что ты затеял?
– Да так, есть одна мыслишка.
– Уж не хочешь ли ты кинуть Барбару в Серпентайн?[219]
– Почти угадала.
– Пойдем посидим у Серпентайна, – в тот же день предложил Бэзил дочери.
– А по-твоему, не холодно?
– Сейчас тихо. Оденься потеплей. Мне надо с тобой серьезно поговорить.
– У тебя хорошее настроение?
– Лучше некуда.
– А почему не поговорить здесь?
– В любую минуту может войти мама. То, что я хочу сказать, ее не касается.
– Понятно: это обо мне и Чарли.
– Разумеется.
– Не нагоняй?
– Ничего похожего. Теплое отцовское сочувствие.
– Ради такого стоит померзнуть.
В машине они не разговаривали.
Бэзил отослал машину, сказал, что обратно они доберутся сами. Было прохладно, опадали сухие листья, и в этот час, когда все пьют чай, они без труда нашли свободную скамейку. Свет был мягкий, в такие тихие дни Лондон удивительно похож на Дублин.
– Чарльз сказал, он с тобой говорил. Ему что-то сомнительно, чтобы он тебе полюбился, – начала Барбара.
– Полюбился.
– Ох, Хромунчик!
– На гитаре он не играл, но что он гений, я понял.
– Ох, Хромунчик, что ты затеял?
– Ты спросила совсем как Соня. – Бэзил оперся подбородком о набалдашник трости. – Ты ведь знаешь, Бэбс, я хочу только одного: чтобы ты была счастлива.
– Как-то ты очень странно говоришь. Хитришь ты что-то.
– Ничего подобного. То, что я тебе сейчас скажу, ты не должна говорить ни ему, ни маме. Родители Чарльза умерли, так что их это не заденет. Я хорошо знал его мать, – вероятно, он даже не предполагает, насколько хорошо. Многие часто недоумевали, почему она вышла замуж за Олбрайта. Видишь ли, они поженились весьма поспешно – он тогда приехал в отпуск, а каждую ночь были воздушные налеты. Я тогда только что вышел из госпиталя, это еще до того, как мы с мамой поженились.
– Хромун, милый, здесь очень холодно, и я не понимаю, какое отношение к нам с Чарльзом имеет эта древняя история.
– Это началось, – безжалостно продолжал Бэзил, – когда… как же ее звали?.. когда Бетти была моложе, чем ты сейчас. В Королевском Четверге я бросил ее в озеро.
– Что началось?
– Ее страсть ко мне. Забавно, что` только не воспламеняет молоденьких девушек: тебя покорила гитара, ее – нырянье.
– Да, правда, очень романтично. И как-то даже сближает вас с Чарльзом.
– Еще как сближает. Это было не просто романтично. Вначале она была слишком молода… просто девчоночья влюбленность. Я надеялся, что у нее это пройдет. Потом меня ранило, и она стала каждый день навещать меня в госпитале, и в первый же день, когда я вышел… в такие дни мужчина становится как пьяный, тебе этого не понять, и ты не знаешь, как действует на некоторых женщин хромота. И такое чувство, что все позволено, охватывало нас всех во время налетов… я вовсе не пытаюсь оправдаться. Я был не первый. С тех пор как я ее кинул в озеро, она стала взрослая. Это продолжалось всего неделю. Строго говоря, мне, вероятно, следовало на ней жениться, но в те времена я держался не столь строгих правил. Я женился на твоей матери. Тебе здесь не на что жаловаться. Если б я поступил иначе, тебя бы не было на свете. Бетти пришлось поискать кого-нибудь еще, и, к счастью, в последнюю минуту как раз подвернулся этот осел Олбрайт. Да, Чарльз – твой брат, как же мне его не любить?
Без единого слова Барбара поднялась и, спотыкаясь на своих каблучках-шпильках, торопливо пошла сквозь сумерки по песчаной дорожке и скрылась за Эдинбургскими воротами. Бэзил не спеша последовал за ней. Он подозвал такси, оставил его ждать у обочины перед клубом Беллами – он зашел туда в тщетной надежде встретить чью-нибудь дружескую улыбку, – выпил в баре еще один коктейль из взбитых яиц с сахаром и вином и поехал в «Кларидж».
– Что такое случилось с Барбарой? – спросила Анджела. – Она пришла с трагическим видом, не сказала ни слова и
