Аэропорт. На грани катастрофы - Артур Хейли
Две траншеи, каждая в шесть футов шириной, шли под небольшим уклоном вверх от огромных колес лайнера к более твердому грунту, куда, по расчетам Патрони, лайнер должен был выбраться своими силами. В глубине траншеи под снегом была мокрая глина, в которой первоначально и застрял съехавший с полосы лайнер. Мокрый снег смешался с мокрой глиной, но по мере подъема траншей вверх количество слякоти становилось все менее угрожающим. Третья траншея – не такая глубокая и более узкая – прокладывалась для носового колеса. Как только удастся вывести самолет на твердый грунт, освободится полоса три-ноль, перекрытая сейчас крылом лайнера. Сам же лайнер нетрудно будет перегнать на соседнюю рулежную дорожку.
Теперь, когда подготовительные работы подходили к концу, дальнейший успех мероприятия зависел от искусства пилотов «Боинга‑707», которые дожидались своего часа в кабине экипажа и взирали сверху на копошившихся внизу людей. Пилотам предстояло решить основную задачу: какую мощность должны развить двигатели, чтобы самолет сдвинулся с места и не зарылся носом в снег.
Сам Патрони, с тех пор как прибыл на этот участок, почти не выпускал лопаты из рук и вместе с другими рыл траншею. Бездействие всегда угнетало его. К тому же порой он рад был случаю проверить свою выносливость. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как Патрони покинул любительский бокс, однако и сейчас он был физически крепче своих сверстников и даже многих более молодых. Рабочие наземной службы «Транс-Америки» с удовольствием поглядывали на сильную, коренастую фигуру Патрони, работавшего бок о бок с ними. Он увлекал их за собой и подхлестывал: «А ну пошевеливайся, сынок, мы же не могильщики, а ты не покойник… Что вас все носит в этот автобус, ребята, может, у вас там любовные свидания?.. Если ты еще постоишь в обнимку со своей лопатой, Джек, мороз превратит тебя в жену Лота… Ребята, нам же нужно сдвинуть это корыто с места, пока его конструкция не устарела».
Патрони еще не разговаривал с командиром экипажа и первым пилотом, предоставив это Ингрему, старшему технику «Аэрео Мехикан», который возился здесь до него. Ингрем сносился с командой по внутреннему радиотелефону и держал пилотов в курсе того, что происходило внизу.
Теперь Патрони распрямил спину и, воткнув лопату в снег, сказал Ингрему:
– Через пять минут мы закончим. Когда у вас все будет готово, велите людям убраться и убрать технику. Лишь только эта махина сдвинется с места, – он мотнул головой в сторону лайнера, – она поведет себя, как пробка от шампанского.
Ингрем, закутанный до ушей в свою парку и весь съежившийся от холода, молча кивнул.
– Вы пока тут заканчивайте, – сказал Патрони, – а я перекинусь словечком с пилотами.
Старомодный трап, который несколько часов назад подогнали к самолету, чтобы спустить на землю пассажиров, все еще стоял у передней двери. Патрони взобрался по заснеженным ступенькам, прошел через пассажирский салон и направился в кабину экипажа, с удовольствием раскуривая по дороге свою неизменную сигару.
После мороза и снежной вьюги кабина казалась особенно уютной. Один из радиоприемников был настроен на городскую волну, играла музыка. Когда вошел Патрони, первый пилот, сидевший без пиджака, в одной рубашке, выключил радио, и музыка смолкла.
– Зачем вы? Это не мешает. – Главный механик отряхнулся, словно бультерьер, обрушив на пол лавину снега. – Я за то, чтобы никогда не вешать носа. Мы же не просим вас сойти вниз и поработать лопатой.
В кабине не было никого, кроме командира экипажа и первого пилота. Патрони вспомнил, что и бортмеханик, и стюардессы отправились вместе с пассажирами в аэровокзал.
Командир, смуглый, кряжистый, чем-то напоминавший Энтони Куинна, повернулся к Патрони на своем вращающемся кресле и сказал сухо:
– Каждый занимается чем ему положено – вы своим делом, мы своим. – Он говорил по-английски безукоризненно.
– Это правильно, – согласился Патрони. – Беда только в том, что наше дело нам часто портят и подваливают работы. Со стороны.
– Если вы имеете в виду то, что здесь произошло, – сказал командир, – madre de Dios[8], не думаете же вы, что я нарочно зарыл свой самолет в снег?
– Нет, этого я не думаю. – Патрони выбросил сигару, которая уже никуда не годилась, так он ее изжевал, сунул в рот другую и закурил. – Но раз уж он тут увяз, я хочу быть уверен, что мы его вытащим сразу, с первой же попытки. А если нет, то он увязнет еще глубже, по самые уши. Как и все мы, включая вас. – Он поглядел на командирское кресло. – Что вы скажете, если я сяду сюда и попытаюсь его выволочь?
Командир вспыхнул. У него было четыре нашивки, и он не привык к такому тону – впрочем, никто и не разговаривал так с людьми его ранга, кроме Патрони.
– Нет, благодарю вас! – холодно сказал командир. Он ответил бы еще резче, если бы не чувствовал себя крайне неловко из-за положения, в которое попал. Он знал, что завтра в Мехико-Сити его ждет весьма неприятный разговор со старшим пилотом компании. И все же внутренне он весь кипел: «Jesus Сristo у роr la amor de Dios!»[9]
– Там, внизу, целая орава полузамерзших ребят, которые работали не за страх, а за совесть, – не сдавался Патрони. – Вытащить отсюда самолет – штука тяжелая. Мне уже приходилось, есть опыт. Так что, может, все-таки дадите мне попробовать еще раз?
Командир с трудом сдержал себя.
– Я знаю, кто вы такой, мистер Патрони, и мне сказали, что вы лучше любого сумеете помочь нам выбраться из этого болота. Следовательно, я нисколько не сомневаюсь, что вам разрешено маневрировать на самолете по земле. Но позвольте вам напомнить, что мне и первому пилоту разрешено еще и летать на нем. И нам за это платят. Так что управлять самолетом мы будем сами.
– Как вам угодно. – Патрони пожал плечами и сказал, ткнув своей сигарой в сторону рычагов подачи топлива: – Только запомните одно: когда я дам знак, двиньте секторы газа вперед до упора. На полную катушку, понятно? Струсите – все пропало.
И он вышел из кабины, не обращая внимания на сердитые взгляды разъяренных пилотов.
Внизу работы были закончены. Кое-кто побежал в автобус греться. Все машины отогнали подальше
