Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход
Старый Незмара, такой маленький издали, сбежал на лед и принялся семафорить руками, призывая их срочно вернуться. А на берегу появилась еще одна фигурка, словно вырезанная из черной бумаги и приклеенная к белой.
Едва Тинда увидела эту фигурку, как стрелой помчалась к острову, не сказав ни слова.
Молодой Незмара тоже, несмотря на расстояние, тотчас узнал, кто там стоит, хотя видел этого человека лишь один раз на концерте в «Лютне»: человекообразная обезьяна! Она утопала в огромной шубе, отчего руки ее казались еще длиннее, а ноги короче.
3
Карьера барышни Тинды начинается многообещающе
Пробегая по возможности изящнее эти триста метров к острову, Тинда отдала бы бог весть что, лишь бы знать — пошел ли молодой Незмара дальше, к катку, или — дуралей! — следует за нею. Но ни за что на свете не стала бы она оглядываться: Моур не спускает с нее глаз!
Но вот она уже перед ним и мгновенно улавливает движение его глаз — поверх ее плеча, за спину ей, к ее спутнику. Впрочем, в следующий миг Моур уже всем своим существом обратился к ней; однако от чуткой Тинды не ускользнуло, что Моуру пришлось призвать на помощь всю свою американскую галантность, чтобы поклониться ей с обычной церемонностью.
— Мистер Моур! — удерживая равновесие, Тинда взмахнула обеими руками и лишь затем протянула ему правую для крепкого shake hand[89]. — Так-то вы держите слово?! Вы же знаете нерушимое условие нашего договора — никаких подарков! Да еще таких дорогих и необычных, что вся Прага явится глазеть, — хотя, как видите, сами боги не желают, чтобы вашим подарком пользовались. И вообще, я ни за что не сяду в эту лодку!
— Мисс Уллик! — улыбнулся американец, причем от уголков его глаз веером побежали к вискам морщинки (в этом состояли и улыбка его, и смех, и хохот). — Не будем говорить об этом. Наш договор гласит, что вы не принимаете от меня подарков, но я-то имею право дарить! Можете не принимать — в таком случае моторка останется у причала как моя собственность. Полагаю, вы назначите не слишком высокую арендную плату за стоянку с проходом к берегу.
Как обычно, он говорил едва шевеля губами и не разжимая зубов, что всегда наполняло Тинду — не ужасом, не отвращением, но каким-то неприятным чувством.
— А что означает надпись «Тинда»? — настаивала она. — Всему свету известно, что это мое имя!
— Весь свет не может мне запретить назвать мою лодку так, как мне нравится, дарлинг!
— Но я не хочу! — Тинда притопнула ножкой, как капризный ребенок, забыв, что стоит на коньках.
— Ах! — негромко вскричал Моур и протянул свои длинные руки — если б Тинда не ухватилась за них, ее не спас бы от падения даже изящный выгиб тела.
— Олл райт, — продолжал инженер, держа ее за руки. — Я велю пока что закрыть чем-нибудь надпись. Но меня всегда удивляло, как это вы, пражане, вечно ждете, что скажет свет.
И он характерным своим движением дернул голову влево, устремив взгляд через плечо Тинды. Она же на сей раз не удержалась и сделала то, чего не должна была делать: оглянулась в том же направлении.
Так и есть: Вацлав не двинулся ни вперед, ни назад, а так и торчал там, где его покинула Тинда, словно кол, вбитый в землю. Стоял в живописно-вызывающей позе...
— Хе! — бросил инженер Моур. — Your sweetheart[90] там замерзнет! — и он оскалил свои необычайно короткие зубы цвета старой слоновой кости; но Моур вовсе не смеялся.
— Что еще за «свитхарт»? — не поняв английского слова, грубо выговорила Тинда и, отняв у американца свои руки, смерила его с головы до пят, на что, право же, понадобилось не много времени. — Вацлав, позовите сына! — приказала она старому Незмаре. — Видно, катанья сегодня не будет.
Старый Вацлав стоял в сторонке, загипнотизированный присутствием Моура, — таких глазеющих вацлавов бывали сотни всюду, где появлялся популярный набоб; теперь старик встрепенулся, сунул в рот два пальца и издал такой свист, что, пожалуй, на самих Градчанах отозвалось. Даже фабричный свисток не мог свистеть громче старого Незмары — но это, пожалуй, было единственное, в чем он отличался. Итак, свистнув, Вацлав пронзительно заорал: «Вали сюда!», причем весь побагровел, а для наглядности сделал руками и всем туловищем такое движение, как если бы хотел приподнять горизонт. В этом, правда, не было надобности, так как сын его уже шагал к острову; но пусть этот американец рот разинет, как у нас на реке кричать могут!
— Пардон, мисс, — сказал Моур, — если вы желаете кататься на коньках — олл райт! Я не стал бы отвлекать вас от этого занятия, но директор и дирижер Национального театра в таком случае прождали бы напрасно, — с этими словами Моур вытащил часы.
— Директор... и дирижер?! — выдохнула Тинда.
— Да, сегодня в десять утра они хотели вас слушать — если только сдержат слово, данное мне.
— И это вы говорите только сейчас?! Господи Иисусе!
— Я мог сказать вам это уже три дня назад, но решил, что это будет другим моим подарком ко дню вашего рождения — на тот случай, если вы откажетесь от первого.
— А если б меня дома не было, если б вы меня не застали?
— Клянусь богом, барышня, тогда эти два господина не имели бы чести видеть вас сегодня.
— Что же мы еще разговариваем? — всплеснула руками Тинда и тотчас, снова поскользнувшись, повалилась на руки Моура, вскричав с неподдельным жаром. — До смерти не забуду этого, пан инженер, до смерти, слышите?! И большое спасибо за поздравление и букет, — спохватившись, добавила она. — Идемте же!
В приливе необузданной эйфории, поразившей даже самого Моура, Тинда собралась идти прямо на коньках, а заметив это неудобство, нетерпеливо крикнула старому Незмаре:
— Ну же, Вацлав! Коньки, скорей...
А тот уже брякнулся на колени.
— Скорее же, господи! — это относилось к молодому Незмаре, который неторопливо приближался самой торжественной поступью. От окрика Тинды он остановился и вытаращил на нее глаза.
