Укридж. Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Мячик прокатился шага на два.
Он молча посмотрел на него. Потом посмотрел на меня, тоже молча.
Я созерцал море.
Когда я оглянулся, он сменил клюшку. На этот раз он угодил в песок. Затем повторил этот маневр еще раз. И еще.
– Не повезло, – сочувственно пробормотал я после третьего повторения и был бы сражен железной клюшкой, если бы судьба не уготовила мне иной жребий. Истинный фанатик гольфа в тяжелые минуты легко утрачивает контроль над собой, и обратившиеся на меня глаза профессора вспыхнули красным огнем.
– Я подберу мой мячик, – проворчал он.
Мы безмолвно направились ко второй лунке. Он взял ее с четырех ударов, что было совсем неплохо. Я справился с ней за три удара, что было – к несчастью для него – еще лучше.
Я выиграл третью лунку.
Я выиграл четвертую лунку.
Я выиграл пятую лунку.
Уголком глаза я покосился на моего противника. Он страдал. На лбу у него выступили капли пота.
С каждой лункой его игра становилась отчаяннее в арифметической прогрессии. Будь он плугом, то вряд ли сумел бы напереворачивать больше пластов дерна. При одной мысли о том, что он будет вытворять через полчаса, если будет терять форму с такой скоростью, душа уходила в пятки.
Меня охватило чувство тихого удовлетворения. Мне не было его жаль. Вся злоба, присущая моей натуре, всплыла на поверхность. Когда он вчистую промазал по мячу у пятой лунки, его взгляд встретился с моим, и мы полминуты простояли неподвижно, глядя друг на друга. Улыбнись я тогда, он без колебаний набросился бы на меня. Существует категория игроков в гольф, которые в безмерной муке из-за полосы промахов почти полностью утрачивают в себе все человеческое.
Шестая лунка требовала от игроков искусных маневров из-за зловредной канавы, которую необходимо было преодолеть ярдов за пятьдесят до нее. Канава заслуживала скрижали с надписью, которую Данте прочел на вратах Ада: «Оставь надежду, всяк сюда вступивший».
И профессор вступил. Самым своим чистым и красивым ударом с начала игры бедняга послал мячик прямо в ее разверстую пасть. И тут безумье овладело им. Милосердное местное правило, введенное добросердечными людьми, которые сами побывали в этой канаве, разрешало игроку в подобном случае взять мячик и бросить его через плечо, пропуская удар. И однажды, гласит легенда, игрок без гандикапа презрел эту поблажку, не желая оплачивать ее положенной ценой, но ударил так умело, что не только выбрался на свободу, но и положил мячик прямо в лунку. Теперь оптимисты иногда пытались повторить этот подвиг, однако до сих пор безуспешно.
Профессор решил рискнуть и потерпел сокрушительное фиаско. Именно такое зрелище однажды понудило не искушенного в гольфе зрителя сказать, что, по его мнению, хоккей на траве – глупейшая игра.
Профессор прошипел сквозь зубы что-то невнятное и подобрал мяч.
Я выиграл седьмую лунку.
Я выиграл восьмую лунку.
Девятую мы разыграли вничью, ибо в черных недрах моей души я состряпал дьявольски коварный план. Я намеревался позволить ему – ценой крайних моих усилий – выиграть подряд восемь лунок.
А затем, когда надежда вновь запылает в его сердце жарким пламенем, я выиграю последнюю лунку, и он сойдет с ума.
Я тщательно следил за ним, пока мы продвигались дальше. На его лице эмоции сменяли одна другую. Когда он выиграл десятую лунку, то лишь с трудом не упомянул черта. А когда выиграл одиннадцатую, на его лице появилось что-то вроде мрачной радости. Только у тринадцатой лунки я разглядел пробуждение надежды. Но дальше она продолжала расти и расти.
Когда серией коротких ударов он взял семнадцатую лунку, им овладела разговорчивость. Непрерывность успехов породила в нем жажду обрести собеседника. Ему хотелось, так сказать, захлопать крыльями и закукарекать. Я наблюдал борьбу Достоинства с Разговорчивостью и слегка его подстегнул.
– Вы как будто обрели свою полную форму, – сказал я.
Победа осталась за Разговорчивостью. Достоинство оскорбленно ретировалось. Слова забили из профессора фонтаном. Когда он прекрасным ударом отправил мячик от восемнадцатой лунки, то, казалось, все забыл. Абсолютно все.
– Мой милый мальчик… – начал он и тут же умолк в некотором замешательстве.
Вновь над нами нависла туча молчания, пока мы продолжали продвигаться вперед. После его шестого удара наступил мой черед.
С большим тщанием я подогнал мячик к самому краю лунки.
Я подошел к нему и остановился. Я посмотрел на профессора. Он посмотрел на меня.
– Продолжайте, – сказал он хрипло.
Внезапно меня захлестнула волна сострадания. Какое право я имею подвергать его такой пытке?
– Профессор, – сказал я.
– Продолжайте, – повторил он.
– Удар требуется как будто простенький, – сказал я, не спуская глаз с его лица, – но я могу и промахнуться.
Он вздрогнул.
– И тогда вы выиграете турнир.
Он утер лоб мокрым смятым носовым платком.
– Что было бы крайне приятно после того, как подряд два года вы чуть было не становились победителем.
– Продолжайте, – сказал он в третий раз. Но прозвучало это не так решительно.
– Внезапно нахлынувшая радость, – сказал я, – конечно же, заставит меня промахнуться.
Мы посмотрели друг на друга. Его глаза лихорадочно блестели – верный симптом гольф-лихорадки.
– Если бы, – сказал я медленно, занося клюшку, – вы дали бы согласие на мой брак с Филлис…
Он перевел взгляд с меня на мячик, с мячика на меня и снова на мячик. Мячик был совсем близко от лунки.
– Почему бы и нет? – сказал я.
Он поднял глаза и расхохотался.
– Ну, дьяволенок, – сказал он, хлопая себя по бедру, – ну, дьяволенок, все-таки ты меня побил!
Я взмахнул клюшкой, и мячик проскочил мимо лунки.
– Наоборот, – сказал я, – это вы меня побили!
Я расстался с профессором в клубе и помчался на ферму. Мне не терпелось излить свой восторг в дружеские уши. Отличный малый Укридж! Всегда интересуется тем, что ты хочешь ему сказать, всегда рад выслушать тебя до конца.
– Укридж! – возопил я.
Ответа не последовало.
Я распахнул дверь столовой. Никого.
Я прошел в гостиную. Она была пуста. Поиски в саду и у него в спальне оказались безрезультатными.
– Значит, пошел прогуляться, – сказал я вслух и позвонил.
Возник Наемный Служитель, как всегда невозмутимый и хладнокровный.
– Сэр?
– Где Укридж, Бийл?
– Мистер Укридж, сэр, – сказал Наемный Служитель небрежно, – уехал.
– Уехал?
– Да, сэр. Мистер Укридж и миссис Укридж уехали вместе на трехчасовом поезде.
Глава XXI
Затишье перед бурей
– Бийл, – сказал я, – вы пьяны?
– Если бы, сэр! – сказал Наемный Служитель.
– Так что вы такое несете? Уехали? Куда они уехали?
– Не знаю, сэр. Надо полагать, в
