Дэвид Уилсон - Крыса на козлах
- Что ты хочешь доказать, Дженкинс? - спросил худой, с вытянутым лицом.
- Я пытаюсь подсказать нашему другу, - ответил Дженкинс, - что если он найдет Леди Света, то будет лучше попросить ее вернуть ему крысиный язык.
- Это интересное замечание, - усмехнулась самая лысая голова, - но толку от него немного... если только... хо-хо... Дженкинс... и в самом деле верит в эту... Леди Света!?
- Не могли бы вы ответить мне на один вопрос? - спросил я, когда смешки утихли. Окружающие, похоже, были удивлены, но молодой человек по имени Дженкинс кивнул головой.
- Почему вы все смеетесь над Леди Света?
- Позвольте, я отвечу, - вмешался доктор Рихтер. - Мы смеемся, мой дорогой Роберт, потому что мы ученые. Мы знаем, что таких вещей не существует.
- Нет, не знаем, - ответил Дженкинс. - Мы думаем, что таких вещей не существует. Но у Роберта было право задать вопрос, и пока мы не найдем точного ответа, у нас нет права смеяться над ним.
- Вы еще так молоды, Дженкинс, - отозвался худой. - Вы должны еще многому научиться.
- Надеюсь, что я не научусь говорить "Я знаю", когда хочу сказать "Я думаю".
- Магии не существует, - резко сказал доктор Рихтер. - Магия ненаучна.
- Это только означает, что наука еще не подготовлена для изучения магии, - возразил Дженкинс. - Глазами ветер не увидишь, но вы же не станете отрицать, что ветер существует.
В комнате послышался неприязненный шепот, я услышал, как один лысый спрашивает у другого: "А что это за Дженкинс? Что он изучает?". Другой отвечал, что Дженкинс - специалист по человеческому поведению и автор знаменитой книги "Человек - царь зверей".
Мне показалось, что обо мне совсем позабыли, а я так и не приблизился к решению моих проблем. Я снова окликнул их, спрашивая, что же теперь будет со мной. Мне пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем на меня обратили внимание.
- В самом деле, что вы собираетесь с ним делать, Рихтер? - спросил кто-то.
- С моей точки зрения, - ответил Рихтер, - я зашел в тупик. Я пытался научно изучить его, но так как он очень мало рассказал о том, что с ним произошло, и так как я не смог отыскать человека, отвечающего за его теперешнее состояние, то дальше, кажется, я продвинуться не смогу.
- Это очень интересный случай, - заметил худой. - Он мог бы принести гораздо больше пользы.
- Он был бы очень полезным, если бы мы хотели изучать крыс, - добавил лысый. - Но кому нужно изучать крыс, ха-ха!?
- Мне.
Это сказал невысокий человечек, сидевший за Дженкинсом. До этого он не сказал ни слова, и теперь все обернулись к нему. Он носил пенсне и отличался жидкими и редкими волосами, но при ближайшем рассмотрении я понял, что он не старше Дженкинса. У него было узкое, словно собранное в щепотку лицо, а из-под острого длинного носа выбивалось несколько жестких длинных волосинок усов. Этот человек внешне необычайно походил на моих сородичей. Он заговорил высоким и режущим голосом, и я мгновенно почувствовал к нему неприязнь.
- А зачем вам изучать крыс, Девлин? - поинтересовался человек по имени Дженкинс.
- Зачем вообще берутся изучать что-нибудь? - ответил Девлин вопросом на вопрос. - Мне кажется, что от него я смогу узнать что-нибудь поучительное.
- Забавно, - пробормотал Дженкинс. - А я как раз думал просить вас отдать его мне, чтобы научить его.
- Вы что, хотите выучить его, а, Дженкинс? - поинтересовался худой, который говорил раньше.
- Это может стоить приложенных усилий. Хотя бы посмотреть, как далеко он может зайти.
- Ну вот, Рихтер, - повернулся худой. - Два предложения забрать его у вас. Вы хозяин - вам решать.
- Никто не может быть моим хозяином! - выкрикнул я, не дав Рихтеру открыть рта. - Я был пойман, меня держат в клетке, но это не делает меня чьей-то собственностью!
- Хорошо сказано! - усмехнулся Девлин.
- И если мне суждено и дальше оставаться заключенным в клетке, и переходить из рук в руки, как какой-то бесчувственной вещи, то по крайней мере у меня можно спросить, кому отдать меня.
Я ждал, что доктор Рихтер рассердится, но вместо этого он улыбнулся и ласково постучал пальцами по клетке.
- Не обижайся, Роберт. Мы не хотели тебя обидеть. Джентльмены, мне все равно, кто из вас возьмет Роберта, пока вы обещаете мне, как следует, заботиться о нем. Миссис Дамплинг даст вам наставления, чем его кормить и так далее. Но Роберт так же свободен в своем выборе. Роберт, с каким из этих двух джентльменов ты предпочел бы уйти?
- С Дженкинсом, - не колеблясь, ответил я.
- С Дженкинсом, так с Дженкинсом.
Так я еще раз перешел из рук в руки.
9
Дженкинс занимал две комнаты под крышей большого дома в центре города. Он был далеко не так богат, как доктор Рихтер, но зато его комнаты до самого потолка были забиты книгами. Пока он нес меня домой (мы шли пешком), мы не обменялись ни словом, погруженные в собственные мысли, а когда он внес меня в свою комнату, он поставил клетку на стол и уселся рядом. У него было приветливое лицо и я поежился, с облегчением подумав о Девлине и о том, как я еле улизнул от него.
- Мне очень не нравится то, что ты сидишь в клетке, - начал Дженкинс. - Но в то же время я пообещал доктору Рихтеру, что буду присматривать за тобой, да и в любом случае ты настолько уникален, что я не могу позволить тебе сбежать. Я бы очень хотел помочь тебе и подружиться с тобой, и лучшим началом для нашей дружбы было бы выпустить тебя из клетки. Но сначала ты должен честно пообещать мне, что не будешь убегать.
- Благодарю вас, - ответил я. - Я даю вам это обещание.
Он взглянул на меня, помолчал и открыл дверцу клетки. Я вышел на стол и поднял голову, глядя на него.
- Я рад, что меня забрали именно вы. Я боялся человека по имени Девлин.
- Да нет, он совсем не страшный, - улыбнулся Дженкинс. - У него, правда, странноватые идеи, но это всего лишь слова. В остальном он совершенно безвреден.
- А что вы собираетесь делать со мной?
- Ну, как я говорил раньше, тебе особенно не хватает образования. Я хочу попробовать и научить тебя сначала читать и писать, а потом посмотреть, насколько ты сможешь узнать человеческую культуру. Может быть, когда ты узнаешь о нашем обществе больше, ты сможешь сравнить его с вашим. Мы можем даже написать вместе книгу об этом, сравнивая общество человека и общество крыс.
Мысль о том, чтобы учиться человеческой культуре, поразила меня. Сказанное Дженкинсом на собрании о моем общем невежестве, о том, что у Леди Света мне нужно просить не нового тела, а старого языка, попала в самую точку. Я знал, что он был прав.
- Но почему вы предлагаете учить меня, - робко начал я, - когда думаете, что мне лучше вернуться к своей родной культуре?
- Я думаю, что ты не сможешь вернуться к родной культуре.
- То есть я никогда не найду Леди Света?
- Я в этом сильно сомневаюсь.
- Но вы хоть верите в мою историю? - настаивал я.
- Я стараюсь относиться к таким вещам без предубеждений, - ответил он. - Мы знаем еще слишком мало, чтобы высказать свое суждение.
Мои уроки начались в этот же вечер и продолжались много-много недель. Я не стану подробно останавливаться ни на методах обучения, ни на темпах моего продвижения, скажу только, что Дженкинс оказался идеальным учителем, и я перед ним в неоплатном долгу. Я жадно поглощал каждую крупинку знаний, которую он клал передо мной и вскоре начал прочитывать книгу за книгой, независимо от толщины или темы. Даже Дженкинс был потрясен скоростью и жадностью к знаниям, с какими я учился.
- Книги, - сказал я ему однажды, - книги - вот различие между вашим видом и моим. Все, что вы узнавали, все, что вы думали, все, что вы переживали, вы все это сохраняете и передаете. Ни крупицы не теряя. Ничего удивительного, что вы властвуете над миром.
- Да, - согласился Дженкинс, - если человек прочтет все книги, он, конечно, может стать весьма знающим человеком. Хотя у меня не хватает времени прочесть даже те немногие, что стоят здесь.
- Вы хотите сказать, что их гораздо больше? - воскликнул я.
- О, здесь только малое число. Если положить наземь все книги, когда-либо написанные на земле, то из-под них не было бы видно ни травинки.
Иногда Дженкинс играл мне музыку. У него была дудочка, и мягкие нежные ноты из этого инструмента наполняли меня теми же чувствами, что ощущал он. Как бы глубоко я не был поглощен книгами, стоило ему только начать играть, и я тут же бросал книги, словно меня тянул невидимый поводок. Однажды я сказал ему:
- Вашей музыкой вы можете очаровать меня так, что я, сам того не заметив, шагну с обрыва.
- Музыка, - ответил он, - это наичистейшее выражение души. Она соединяет нас с природой, звездами, с другими мирами. Но музыка для отдыха и развлечений, а не для созидания... хотя она часто вдохновляла душу человека. И часто музыка звучит во время войны.
Если бы он весь день играл на дудочке, я бы не смог прочесть ни одной книги. Но Дженкинс хотел, чтобы я читал. Он клал книгу на стол передо мной и оставлял меня. Страницы я мог переворачивать сам, и отрывался, только чтобы перекусить, когда он приносил мне поесть. А иногда читал даже за едой.
